Утром, еще до подъема, приехал пастух – кузнец. Подошел ко мне, осмотрелся. Внимательно посмотрел на собаку и на меня.

– Выбрала. Тебя. Твоя, – сообщил он мне, показав на нее кнутом. – Сапа.

Сапа, услышав свою кличку, подскочила и уставилась не на Игната Ипатовича, а на меня. Он усмехнулся.

– Выбрала. Редкость, – заключил он. – Пойдем.

Игнат Ипатович привез письмо от родителей и от Харлампиева. В первом сообщалось, что через два дня они меня ждут дома, а во втором – что мне предстоит начать работать в кузне по вечерам, но это не снимает с меня обязанности полтора часа заниматься по той программе, которую Харлампиев определил. Кроме этого, Владимир Петрович сообщал, что сегодня уезжает на месяц в командировку и будет только в конце июля или в начале августа, а тогда обязательно проверит, отлынивал я от ежедневных тренировок или нет.

Сапа теперь ходила за мной все время по пятам и абсолютно отказывалась воспринимать запреты Игната Ипатовича. Мне пришлось забирать еду из летней кухни и есть на улице, периодически отдавая лучшие кусочки новоиспеченной поклоннице. Игнат Ипатович наблюдал за этой идиллией со стороны и, проходя мимо, бросил: «Учи. Умная».

Вечером меня в первый раз взяли в кузню. Выковывали топор. Я работал мехами. К молоту и тем более молоткам меня не допускали, а после проковки и закалки пастух-кузнец, выходя и вытирая руки о фартук, бросил: «Порядок».

На наведение порядка ушло не меньше часа, и к тренировке я приступил уже затемно. Мышцы, уставшие от работы с мехами, отдавали тягучей болью. Я стерпел и выполнил все, что было определено Харлампиевым.

Через день утром Игнат Ипатович подошел к кошаре, где, покормив собак, я уже собирался открывать ворота загона.

– Домой, – он махнул подбородком в сторону гарнизона, – к отцу, – и кинул на топчан полный рюкзак. – Сапу. Привяжи. Хорошо.

И ушел. Собаку я привязал в вольере. Долго объяснял ей, что мне нужно уйти, но я скоро вернусь. Гладил, и даже поцеловал, обнимая. Она пару раз меня лизнула и, вывалив язык, улеглась на землю.

«Иди уже. Возвращайся быстрее. Подожду», – как будто говорила мне собака всем своим видом.

Домой я дошел к шестнадцати. До назначенного времени празднования дня рождения Ленки оставалось два часа. Быстро вымылся. Надел новые джинсы Montana, которые на барахолке, по словам папы, стоили его зарплату, и цветную футболку. Достал новые носки и надел жутко дефицитные кроссовки Adidas. Подошел к зеркалу. Улыбнулся. На меня смотрел совсем другой Расти.

– Да, если вспомнить отражение полгода назад – небо и земля. Тогда была толстая медуза, а сейчас – нормальный парень почти десяти лет. «Пойдет», – сообщил я сам себе и услышал за спиной заливистый смех сестры.

– Ну Расть, насмешил. Да, ты хорош. Даже я бы в тебя влюбилась, будь я на месте твоей Ленки. Вы уже целовались?

– Ну Ир. Не говори ерунды, – вспыхнул я. – Больно надо! Это ты все время об этом только и думаешь.

– А ты не думаешь? Интересно, что ты там на своей кошаре забыл? Ой! Мама мне сказала тебе подарок для Аленки отдать. Чуть не забыла.

Подарком оказались солнцезащитные очки в твердом чехле. И я в очередной раз удостоверился, что моя мама – лучшая мама на свете.

– Ну все. Беги. А то опоздаешь, жених. Хоть сестру поцелуй. Соскучилась же. Балбес.

Я чмокнул ее в щеку. На ходу застегнул на руке электронные часы и, засунув в задний карман складной нож, выбежал на улицу. Там уже ждали Ромка Черненко и Максим Платов.

– Ну ты чего так долго, Расть? Опаздываем. Ого, ты загорел как негр! Как будто не на плато за овцами приглядываешь, а на пляже только и лежишь. Поедешь завтра на море? Папаша Ленкин дает автобус, и все, кто был у нее на дне рождения, могут поехать. Там даже на катере прогулка будет, – затараторил Макс.