Эх, как же я пожалел, что смалодушничал и не заявил в тот вечер, что хочу стать великим гитаристом или певцом, бардом, таким, как Владимир Высоцкий…

Неделя до школы прошла в сплошных муках. Действительно, руки мои никто не трогал. Зато ноги… тренажеры, бег, приседания и растяжка на специальных снарядах-блоках к вечеру доводили до состояния умопомрачительной усталости. Перед тем как папа забирал меня домой, мне делали массаж. Но это был не тот массаж, который в прошлом году делали мне в детском санатории, это была дополнительная пытка, добровольно-принудительная.

– Не пищи, воин. Это на пользу. Скоро научишься и сам будешь себе делать, а через месяц начнем еще иглы ставить, чтобы улучшить метаболизм.

Я мечтал о субботе – как о летних каникулах раньше. Утром, забрав сумку, которую притащил из пещеры и так ни разу не открыл за эту дикую неделю, я ушел в поселок, в дом, который снимал Агей Нилович. Половина дома, где он жил, была оплачена до конца этого года, и хозяйка заявила, что выполнит договор, поэтому я могу приходить и пользоваться вещами, раз уж покойный мне их оставил.

За время, что прошло после похорон, я ни разу не смог заставить себя прийти туда, где два года проводил так много времени. Сумка открылась легко и оказалась пустой, за исключением странного кожаного круглого подсумка. Открыл его, и оказалось, что это чехол для гибкого металлического приспособления длиной где метр двадцать. С одной его стороны была рукоять, а с противоположной – лезвие из черно-серого металла с прожилками длиной сантиметров пятнадцать. Я сидел в любимом кресле Агея Ниловича за письменным столом и осматривался.

На столе лежал развернувшийся с шелестом то ли нож, то ли кнут. Стопки книг были везде вокруг: на столе, на полу, на диване и даже на шкафу. Я выдвинул верхний из трех выдвижных ящиков. Поверх, видимо, очень дорогого письменного набора лежал конверт с вензелями в углах. Вверху было написано каллиграфическим с завитушками почерком Агея Ниловича: «Для Растислава, моего друга и соратника!»

У меня навернулись слезы. Стер их бинтом правой руки и положил незапечатанный конверт перед собой. Еще раз вытер слезы, достал из конверта лист вощеной бумаги и начал читать последнее послание от близкого мне человека, который стал для меня другом и учителем.

«Растислав, – писал он, – если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Это нормальный ход времени. Я благодарен Господу Богу и Высшим силам за то, что не прошел тогда мимо мальчика, сидевшего в луже с заплаканным лицом и прокушенной от обиды губой.

Ты уникальный! Я чувствую в тебе мощь и силу множества поколений твоих достойнейших предков! Я уверен, что тебя ждет великая судьба, а я редко в таких вещах ошибаюсь. От того, насколько ты будешь к ней готов, как физически, так и духовно, зависит все. Хочу, чтобы ты совершил то, ради чего пришел в этот мир, а тебя в нем давно ждут. Прочитай мой дневник, он лежит в нижнем ящике, он даст тебе понимание твоего предназначения. Все, что есть у меня, я завещал тебе. Пакет во втором ящике отнеси сразу же, как прочитаешь мое письмо, папе. Он знает, что нужно делать. Снаряжение для путешествий теперь твое. Содержи его в идеальном состоянии, как я учил, и оно прослужит тебе верой и правдой еще много лет. Я его собирал по крупицам долгие годы. Но это самое лучшее. Вместе с пакетом из второго ящика сразу же забери и отдай папе сумку из шкафа, который закрыт на ключ. Ключ лежит в третьей чашке чайного набора в серванте. Смотреть в сумку не нужно. Твой папа сам во всем разберется. Пожалуйста, не оставляй в доме после твоего первого прихода эти предметы, пакет с документами и сумку. Она тяжелая, но тебе по силам ее унести. За всем остальным приди в тот же день вместе с папой и мамой. Все, что есть в моем доме, даже мебель, – новое и куплено мной. Заберите себе. Все, что не заберете в первый же день твоего появления, пропадет зазря. Просто верь мне и сделай так.