Марина при виде Сони заметно побледнела и напряглась, однако старалась держаться уверенно и спокойно. Пока Потоцкий с аппетитом уплетал домашнюю еду, девушки вели непринужденную беседу. А затем Соня перешла в наступление.

Вздохнув, Богдан отодвинул тарелку с недоеденными ребрышками и встал:

— Оставлю вас наедине, чтобы была возможность все спокойно обсудить.

— Нет, — отрезала его племянница, — останься, ты нам понадобишься.

— Зачем? — пожал плечами он. — Уверен, Марине будет комфортнее, если я вас покину.

— Ты более опытен в подобных вопросах. И, в случае чего, сможешь меня тормознуть.

— Я не собираюсь ничего обсуждать, Соня, — вмешалась Марина, в защитном жесте сложив руки на груди. Бросив быстрый взгляд на Богдана, девушка покачала головой, словно в ответ на собственные мысли.

— Ну уж нет, дорогая. — Соня схватила ее за руку и чуть потянула на себя, попутно поднимая рукав кофты. — Что это?

Марина вырвалась, нервно натянула рукав до самых кончиков пальцев и громко повторила, чеканя каждое слово:

— Я не собираюсь ничего обсуждать.

— Это — не "ничего"! Это следы насилия! Почему ты ничего не рассказывала? Почему допустила подобное, Марина?

— Соня, — предупреждающе произнес Богдан, видя, что подруга племянницы побледнела и закусила дрожащую нижнюю губу. Торохова замолчала, часто дыша. Сделала глоток воды из высокого стакана и уже более спокойно попросила:

— Расскажи, что произошло. Пожалуйста. Я твоя подруга, мне не плевать на тебя.

Марина молчала, невидящим взглядом уставившись в свою тарелку. Богдан подошел к кофемашине, подставил чашку и нажал на кнопку. Достал из шкафа бутылку с коньяком. Добавил спиртное в горячий кофе, размешал и поставил чашку перед девушкой.

— Лучше не молчи, она уже не отстанет.

— Да нечего рассказывать, — тусклым, обезличенным голосом произнесла Марина. — Я просто тотально ошиблась в человеке. И слишком долго тянула с разрывом.

— Это происходило регулярно? — Соня взяла подругу за руку, ободряюще сжала ее пальцы.

— Нет, конечно. Просто иногда он мог позволить себе грубые высказывания. Кричал. Запрещал что-то.

— Почему ты терпела?

— Потому что мне это казалось нормальным! Люди же могут иногда выходить из себя, не контролировать эмоции, не думать о том, что говорят. — Марина взяла чашку и сделала осторожный глоток, поморщившись. — А можно сахар?

Богдан поставил перед ней сахарницу с аккуратными кубиками, обеспокоенно вглядываясь в лицо девушки. Меньше всего ему хотелось присутствовать при подобном разговоре. Во-первых, почему-то чувствовал себя виноватым за то, что привез Соню. Во-вторых, боялся, что Марина расплачется, а женские слезы всегда ставили его в тупик. В-третьих… Такие подробности всегда считались личными, и у него складывалось ощущение, что он лезет сейчас туда, где ему совсем не рады.

— Хорошо. О ваших бурных ссорах я наслышана, — кивнула Соня, не отрывая взгляда от подруги. — Но ты никогда не говорила, что он бывает излишне резким.

— Потому что я не привыкла вытаскивать свою личную жизнь на всеобщее обозрение . Да и ссоры эти случались… Ну, не просто так.

— В каком смысле? — не поняла Торохова.

— Например, я задержалась на встрече с подругами, а телефон сел, Саша не мог до меня дозвониться. Волновался. Ревновал. У него уже были девушки, любящие общение с другими мужчинами.

Богдан скрипнул зубами, силясь удержаться от замечаний. Изменила одна, значит, и остальные гулящие. Железная логика.

— В любом случае, дальше оскорблений дело не заходило. И потом он всегда извинялся, пытался загладить вину. Как и после первой оплеухи. И после… — Голос Марины дрогнул, она вновь отвлеклась на кофе, бросая кубик сахара. Шестой по счету. — Ему не нравилось мое поведение, мое окружение, мой гардероб. Я не знаю, как так получилось, но… Я не сразу заметила, что меня обложили со всех сторон, контролируют каждый мой шаг. А на днях…