Правда, я стал замечать какое-то ярко-зеленое и голубое мельтяшение в глазах, это бывало даже тогда, когда я не работал с мониторами. Что это было – не знал, поэтому посетил медотсек. Ульянова, выслушав меня и осмотрев мои глаза через приборы, сказала, что это не свет, а радиация, которая воспринимается мозгом как вспышка. «Всем надо принимать антирадиационные препараты, а также носить затемненные очки», – сказала она, немного ошарашенная.

– Радиация? – не понял я. – Откуда радиация в Тестово-испытательном центре?

– Ну, наверное, переправляют радиацию от ЯЭУ на корпус корабля, чтобы проверить экранную защиту, определить уровень безопасности для жизни экипажа, – предположила Ульянова, причем она произнесла это неуверенным голосом, видимо, сама не понимая смысла такого эксперимента. Получалось, что в рамках имитации нас обстреливали протонами, альфа-частицами и ядрами тяжелых элементов. Блин, это уже не игрушки. Или это правомерное мероприятие? Так можно превратить сам ТИЦ в зону радиоактивного заражения… Если честно, то такая сторона эксперимента для меня оказалась несколько неожиданной.

Чуть позднее Сергей нам пояснил, что субатомные частицы проникают внутрь корабля и проделывают в корпусе микроскопические дыры, однако вреда это не приносит, так как дыры оказываются слишком малы для разгерметизации. Экспедиции «Аполлонов» к Луне показали, что защититься возможно, хотя алюминиевые модули не были серьезной защитой при сильной солнечной вспышке. Корпус «Радуги» был более мощнее.

– Такое было обозначено в документах, которые мы подписывали? – с подозрением спросил я. – Возможен ущерб нашему здоровью…

– Ну, напрямую не указывалось на это… Но мы обязались испытать на себе все прелести космического полета, а радиция – это постоянный атрибут полета на Марс и обратно на Землю, – хмуро сказала женщина, видимо, не радуясь этому обстоятельству. – Только я знаю, что часть повреждений от излучений необратима и может приводить к клеточным мутациям и онкологическим заболеваниям. Велика угроза рака прямой кишки. Эксперты оценивали, что при полете на Марс и обратно человек получит менее 1 Зв…

– Это сколько?

– Это тоже не сахар, Анвар, – резко ответила Марина. Она позже связалась с диспечером и спросила, насколько необходимо обстреливать корабль-макет жестким излучением. Тот замешкался и ответил, что передаст вопросы Маслякову. Ответ пришел через час, он гласил, что беспокоится нечего, обстрел радиацией происходит из специально привезенных «пушек» из Института ядерных исследований с целью определить, насколько эффективна защита корабля. «Корпус сделан из особых сплавов, он удерживает 96,7% всего излучения», – добавил диспечер. – Вам не следует на это обращать внимания, так как эта тема волнует технологов, проектировавших корпус, а не вас, испытателей. Вам лучевая болезнь не грозит». Однако он посоветовал принимать антирадиационные препараты, поскольку это предусмотрено программой полета, а Марина обязана тестировать их эффективность; та лишь молча кивнула в ответ.

Пришлось взять на веру сказанное, хотя идея стрелять ионизирующей радиацией стоящий в Тестово-испытательном центре корабль-макет мне не показалось удачной идеей, ведь пострадать могли сотрудники, обслуживающие наш полет и находящиеся в этом же корпусе. А потом все здание будет излучать так, что без скафандра сюда больше не войти! Или придется его закопать, закрыть сверху бетонным могильником, как это сделали в Чернобыльской АЭС с атомным реактором. Не совсем рациональное и дорогостоящее решение.

Я просил у Марины: