Синие стены в красных каплях, пронзительно-синие глаза доктора в красных каплях безумия. С лица отваливались тонкие корочки уже успевшей засохнуть кровавой маски, чешуйками падая на колени Гриффина.

– Свобода-хуёда, – оскалившись, прошипел Гриффин в лицо офицеру. – Дай мне свободу, белый господин.

– Тебе повезло, что тогда тебя успели вытащить отряды первой линии, – важно кивнул, причмокнув губами, невидимый собеседник, поставив свой бокал на столик рядом.

– Если бы мне повезло, я стал бы свободен, – пожал плечами Льюис.

– Разве ты сейчас несвободен? Ты же сумел это сделать, сумел сбежать от Корпорации, от нас, Гриффин. Как ты это сделал? Как обманул следящие поля, как вывел из крови наны до того, как они стали смертоносными убийцами, как ты ускользаешь от меня, чёртов Льюис Гриффин?! – сорвался он на крик.

– Чёртов Гриффин, чёртов ты доктор, мать твою, – орал рядом Спенсер, катаясь по земле. Льюис тряхнул головой, стараясь понять, что происходит и почему этот недобитый агент так адски орёт посреди ночи. Переход в первую же параллель дался Гриффину с огромным трудом. Он настолько отвык от прыжков, а его тело так давно не испытывало подобного, что он словил так называемый синдром перехода, больше всего напоминающий сильный приход от наркотических анальгетиков у чувствительных к препаратам этого рода людей. В голове заплясали стада оленей, мозг окутался вязкой медовой плёнкой, конечности отказались подчиняться командам центральной нервной системы, замкнув почти все каналы нейронной передачи на симпатические нервные окончания, и доктор Гриффин повалился на влажную землю сразу же, как только Спенсер сбросил его с себя, как мерзкое насекомое. Симпатика посылала непрерывные ответы норадреналином на реалистичные видения доктора, провоцирующие выброс адреналина корой надпочечников.

Гриффин понятия не имел, сколько времени провалялся в таком состоянии, но сейчас, как он понимал, глядя на небо, близился рассвет. Или закат, и это уже какой-то там по счёту день его беспамятства? Крупные красноватые звёзды постепенно меркли, полоска горизонта медленно светлела, выпуская на волю заждавшееся солнце. Кругом было тепло и влажно, будто в джунглях, а пробирающийся под кожу стрёкот многочисленных насекомых наводил на мысль, что он и в самом деле где-то в одной из южных параллелей или даже в соседней линии.

– Заткнись, не ори, Асклепия ради, – кое-как прошептал Гриффин, ворочая во рту сухим языком и стараясь покрепче сдавить череп, раскалывающийся от непереносимой боли. Боль не унималась, пульсируя и нарастая, заставляя думать только о себе, отодвигая любые императивы, в том числе, и поход по естественным нуждам.

– Гриффин, мать твою, да сделай ты хоть что-то!

Доктор перевёл взгляд и увидел бледное испуганное лицо Ваняски. Бо стоял рядом, губы у него тряслись от страха, а тонкие паучьи пальцы то и дело сплетались между собой от нервного напряжения. Рыжий соучастник побега вовсе не страдал синдромом перехода, спал едва ли не крепче обычного и готов был жрать того больше.

– Да что хоть случилось-то? – выдавил Док, вставая и ковыляя к воющему на земле Спенсеру. Внезапно тот подскочил на ноги, обвёл всех присутствующих безумными круглыми глазами и ринулся прочь, не разбирая дороги. Подвывания и стоны агента заглушил треск ломающихся веток и шелест сорванных листьев, а через пару минут до Гриффина донёсся всплеск воды.

Док мог бы поклясться, что слышал и сдавленный стон облегчения, но в то же время допускал слуховые галлюцинации из-за своего нестабильного состояния.

– У него недельный запор прорвало? – мрачно поглядывая на рыжего Бо, осведомился Гриффин, привалившись к ближайшему стволу кольчатого дерева и разжёвывая сразу две пластины анальгетика. Ваняски только нерешительно пожал плечами. Но цепкий взгляд вора углядел кое-что на земле, рядом со спальным местом Спенсера.