– Назад едете в кузове. – с далека крикнул Толик, увидев, что ребята, открывают двери.

– Имела рыба озеро. – звонким хриплым басом послышался голос Ивана, выражавший свое недовольство складывающимися обстоятельствами.

– Толя, брат, дубак на улице, какой кузов, мы же не звери. – тихо и мягко прожужжал голосок другого.

– Машину после вас и химчистка не возьмет. – недовольно буркнул Анатолий.

– Тогда вызови нам такси, поедем как белые люди. – обратился Иван к соседу, а потом поглядел на братьев ожидая их одобрения. – Да? Мужики?

Все хором что-то промычали, выразив таким образом свое согласие со своим старшим товарищем и который имел в их компании больший авторитет.

– Ладно, садитесь. Но если не будете мыться, на похоронки больше брать не буду.

Мужчины зашевелились и стали загружаться. В салоне авто снова заблагоухало кислым перегаром и табаком, так же в этом коктейле можно было отличить нотки гниющих на ноге носков. Толя отвез их туда от куда подобрал, и давние друзья продолжили.

Ваня был на разливе, сегодня он почему-то не спешил, ему хотелось насладиться этим днем как можно дольше. Был уже вечер, и в какой-то момент Ваня почувствовал, что это – его самый счастливый день и от этого становилось тепло и грустно. Неужели это все, что он мог дать и сделать? Ни семьи, не великих достижений и открытий, лишь старый дом, доставшийся от матери и старая собака, родительницей которой была собака его мамы. Он стоял и смотрел на своих друзей, которые по сути были всего лишь его жалким отражением, его собутыльниками или «братьями по несчастью». В момент, когда заканчивалась бутылка, на стадион пришел еще один, пятый, и принес еще один литр самодельной продукции, которую периодически производил из старого бабушкиного варения. Ваня полагал, что сегодня, как никогда вернется домой не в обычной кондиции и будет часами сидеть возле будки на большом пне, где скрутившись калачиком, любил лежать пес. Но содержимое бутылки развеяли его домыслы и стаканы вновь наполнились.

Через два часа Ваня снова добирался мелкими перебежками от столба до столба, и около одного из них он вдруг остановился. Ему вдруг стало так грустно, что он, закрыв глаза, упал на колени и заплакал. Он обнимал столб, словно хватался за последнюю надежду, а свет фонаря, под которым он склонил голову, был маяком, приглашая поднять голову вверх. Ваня готов был закрыть глаза и умереть, сидя под этим фонарем, но что-то будто взяло его за воротник, и он вновь поднялся на ноги. Некая сила помогла ему сделать толчок, и он снова шагнул, нацелившись на следующий столб. Он шатался и ловил дорогу, небрежно смахивая руками накатывающиеся слезы. С трудом добравшись до дома, он направился к будке и упав на колени стал жаловаться Шарику. Он бормотал и изливал все, что накопилось у него за все эти годы, но в какой-то момент заметил, что пес так и не вышел из будки. Ване стало дурно, мелькнула мысль, что он потерял своего единственного друга. Заглянув внутрь мужчина удивился, собаки не было. Он стал искать цепь – она вместе с ошейником лежала возле пня. «Сбежал» – подумал Иван и грустно побрел в дом. Света в доме не было, и он не заметил, что в доме кто-то навел порядок, даже аккуратно сложенные дрова и теплая печка не удивили его. В дом мог зайти сосед, но где же девалась собака? С задумчивым лицом Ваня открыл дверцу печки и красное пламя раскаленных углей осветило комнату. Он подкинул немного дров, но дверку закрывать не стал. Сев напротив, он вынул припасенную сигарету, и чтобы подкурить, положил на угли длинную щепку. Щепа быстро воспламенилась и передало свое пламя ядовитому табаку. Дым окутал помещение и поплыл, освещенный тусклым светом. Ваня подложил под спину и голову старый вонючий матрац, который давненько облюбовали клопы и вши и делая глубокие затяжки направил взгляд на успокаивающее пламя, погружаясь в свою медитацию.