Обучая невольниц аварскому языку, Меседу и сама учила русские слова. Особенно помогал ей в этом Казимир. В день по несколько раз посещала Меседу оружейную мастерскую Казимира, которая была расположена рядом со складскими помещениями во дворе дома Шамиля.

– Гей, Казимир, как сказать по-русски «иди сюда», «кушай»?

После объяснения, повторяя на ходу слова, она спешила к пленницам, восклицая:

– Эддит, иды суда! Анна! Кушей, знаешь!

Пленницы иногда покатывались со смеху, слушая весёлую душеньку-Меседушеньку, как они называли тётку имама… Прошли лето, осень, зима. Пленницы не теряли надежды на освобождение. К вечерним безмолвным визитам вождя они привыкли, считая это своеобразной проверкой, и даже огорчались, если он не появлялся за стеклом двери. Не скрылись от глаз бонны лёгкое кокетство и позы, которые принимала Анна, садясь на тахту перед появлением Шамиля.

– Теперь ты не боишься его? – спрашивала англичанка.

– О нет! Напротив – мне кажется, он боится меня. Если я гляну, вождь опускает глаза и быстро удаляется, – смеясь, говорила девушка.

– А мне кажется, имам немножко нравится моей барышне, – заметила бонна.

– Да, романтическая личность! Какой-то он величественный. Особенно необыкновенны глаза, они с грустной поволокой и проницательны, несмотря на спокойное выражение.

– Боже мой! Барышня, кажется, влюблена в вождя дикарей! – восклицала, шутя, Эддит.

В апреле к Шамилю в Дарго приехали из Кази-Кумуха устад Джамалуддин-Гусейн и купец Муса. Их приезд и бесконечные новости отвлекли имама на время от пленницы. Но это время оказалось слишком коротким: на вторую же ночь он вновь появился в тёмном коридоре за дверным стеклом. Только теперь не заходил к матери, а возвращался в гостиную, через которую вела дверь в его спальню.

На третью ночь, когда гости и все остальные в доме улеглись, Шамиль встал с постели, накинул чуху, пошёл в кунацкую. Там спал Джамалуддин-Гусейн.

– Отец мой, проснись, – шепнул имам, осторожно касаясь плеча устада.

Джамалуддин открыл глаза, сел.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Нет, поговорить хочу поделиться.

– Слушаю тебя.

– Что-то происходит со мной, помоги советом.

– Что именно?

– Потерял сон. Иногда лежу до утра с раскрытыми глазами, смотрю на луну, звезды, плывущие белые облака. Молитвы не приносят успокоения, дела не отвлекают, не хочется выезжать из дому. Жена сама приходит ночью, посидит у постели, оба молчим. Не сказав ничего, она уходит, я не задерживаю, а раньше рад был её ласкам. Но что самое страшное – это робость, которая охватывает меня при виде её.

– Кого?

– Пленной иноверки.

– Кто она? Откуда взялась?

– Наиб Ахвердиль-Магома захватил её вместе с обозом под Моздоком. Её отец – один из богатейших купцов города. Она невеста генерала, который дрался с нами под Ахульго.

– Может быть, ты влюблён?

– Не знаю, но только образ её преследует меня всюду день и ночь, манит и волнует. Пойдем, взгляни на нее, и ты убедишься, что нет подобной во всей Вселенной.

Устад поднялся, накинул халат и последовал за Шамилем. Они вышли в тёмный коридор, остановились перед стеклянной дверью. В комнате горела чуть прикрученная большая керосиновая лампа – Анна боялась спать без света.

– Смотри на тахту, – шепнул имам.

На тахте, разметав длинные волосы по белоснежной подушке, лежала девушка.

Шамиль, потянув за рукав халата, отвёл удивленного учителя.

– Да, сын мой, соблазн велик! Она неотразима. Красавица из сказок Шахразады! – сказал старик, входя в кунацкую. – Теперь всё понятно, сын мой, это любовь – великое, властное чувство, которое можно умерить только сближением…