Утром как ни в чём ни бывало мама отвела меня в садик и ушла на работу. Володька ходил в мою группу и к моему приходу был уже там. Половина его головы была замотана белоснежным бинтом. Володька не хихикал и даже не улыбался. Я боялся к нему подойти. Мне казалось, что если я до него дотронусь, то обязательно заражусь, моя голова разобьётся сама по себе, меня отвезут в больницу и замотают бинтами по самые глаза, ещё больше, чем Володьку, потому что именно из-за меня он стал заразным. От тяжких мыслей меня отвлекла нянечка. Она взяла меня за руку и отвела к заведующей.

– Это ты Володе голову разбил? Ты понимаешь, что ты теперь малолетний преступник? – строго спросила заведующая.

Я кивнул, не поднимая головы.

– Ты знаешь, что тебе за это будет?

– Пиздец? – с надеждой в голосе спросил я.

Заведующая и нянечка переглянулись и почему-то рассмеялись.

Пиздец оказался не таким уж страшным – меня поставили в угол до обеда. Это вам не три года зону топтать! После обеда мы как-то само собой стали с Володькой вместе играть, он оказался совсем не заразным. Правда, после полдника кто-то из девчонок сказал, что под такими бинтами червяки живут, и нам пришлось снимать повязку с его головы. Червяков там не оказалось, зато из раны потекло много крови и Володьку снова увезли в больницу. Мама забрала меня рано. Следующий день был субботой, меня увезли на дачу и мама так никогда и не узнала, что я преступник.

Во дворе никто не гулял, телевизор был запрещён, делать было нечего. Я спрыгнул с подоконника и пошел на кухню к маме, чтобы узнать, вдруг она приготовила что-нибудь вкусненькое. В кухне я увидел холодильник и подумал, что давно не ел мороженого. Мама ничего не готовила, сидела у окна и молча смотрела в одну точку.

– Мамуля, почему ты такая грустная?.

– Кризис. Теперь у нас нет денег. Теперь ни у кого не будет денег.

– А можно тогда я куплю себе мороженого?

Мама горько вздохнула и насыпала в мой кулачок мелочи. Я побежал на третий этаж к Ленке. Ленка была толстая и иногда вредная, но она была на полгода старше меня, умела считать до десяти и покупать конфеты не поштучно, а на развес. Дверь открыл её папа дядя Серёжа. Он громко разговаривал с кем-то невидимым на кухне и, судя по всему, разговор шёл о кризисе.

– …И что теперь? Денег нет и босый хуй в итоге. Так. А тебе чего? Ааааа, понял. Ленусик, к тебе пришли!

Ленка недоверчиво прислонилась к косяку и как бы между делом продемонстрировала новенький чупа-чупс в кармане сарафанчика. Я усмехнулся, разжал кулачок и показал ей мелочь.

– Пошли за мороженым!

– А нам хватит?

– Не знаю. Мама говорит, что теперь ни у кого денег не будет. Может, последний раз в жизни мороженое есть будем.

– Да? Тогда я у папы тоже денег попрошу.

Ленка вернулась через минуту, многозначительно звякнула мелочью в кармане, и мы запрыгали вниз по ступенькам. У самого выхода я остановился.

– Подожди. Если денег скоро совсем не будет, может нам тогда еще попросить?

Ленка задумчиво надула губы, кивнула и мы запыхтели вверх по лестнице. Дома ничего не изменилось. Мама всё так же сидела у окна с потерянным взглядом.

– Мам, дай ещё денег!

– Я же тебе дала?

– Мало. Кризис.

Плечи у мамы вздрогнули, она всхлюпнула носом, смахнула набежавшую слезу, насыпала мне горсть мелочи и громко высморкалась. Жалеть её было некогда, я побыстрее выбежал в коридор, а потом на лестницу, чтобы она не успела передумать. Ленка ждала меня у подъезда. Она яростно сосала чупа-чупс и придерживала заметно оттянутый мелочью карман сарафанчика. Ленка мрачно кивнула вглубь двора. Путь в магазин пролегал мимо скамейки, на которой круглосуточно сидели бабульки. Одна из них была Ленкиной бабушкой. Был риск, что дальше скамейки она Ленку не пустит.