Илья убегал, хитро маневрируя промеж дерев.

Однако чуял: долго не продержится.

– Да чмокни ты её уже! – Раздался тяжёлый низкий голос.

Илье показалось, что это сам Лес говорит с ним.

Но тут на опушку вышел Лесовик, собственной персоной: до колен бородища, сама – зелена, словно это и не волос вовсе, а млада поросль, и кое-где в бороде уже видать вполне набравшие силу еловые шишки.

– Стой, не шевелись, замри, не гоношись! – Крикнул Лесной Дед Медведице.

Та и замерла.

– Спасибо вам. – Тяжеленько дыша, поблагодарил Ильюха. – Низкий поклон Хозяину Лесному, мир его Дому! Роста-процветания, счастливого произрастания!

– И тебе не хворать, паря. – Отвечал Лесовик. – Целуй, пока я её удержать могу! Сил моих нету больше: весь Лес извела своими страданьями.

– Как же так? – Илья попятился. – Вначале – целуй, потом – замуж бери? У меня, Дидо, совсем другие планы. Да и вообще: мал я ещё…

– Слушай сюда. – Лесовик оказался рядом с Ильёю, и теперь шептал ему в ухо, голосину свою уменьшим по величине и силе до шороха трав-цветов, шепотка листьев. – Поцелуешь – расколдуешь. А жениться будет тот парнишечка, коего счас брат мой, Ветродуйка-Степна-Душа к Лесу гонит. Только замешкались они там малость: попался супостат на пути, Разбойня Длиннорук Оболдуевич. Счас, пока ты Марфуту, Медведицей Заколдованную, чмокать станешь, жених и подойдёт. Да ты не боись! Ей на расколдование время надось, да потом, опять же, в себя прийти… успеют!

– Ну, ежели так… – Илья тяжело вздохнул, и с опаской, конечно, но Медведицу чмокать пошёл, ибо знал наверняка: Лесовик обмануть не может, – на его правде вся Жизнь земная строится.

Медведица, что первое заметил Илья, пахла вовсе не зверем диким, а румянами девичьими, да травяным сбором для мытья кос, каким искони все Карачаровские девы пользуются.

Ну, и чмокнул.

Прям в губы медвежьи, переборов естественны внутренние страх со брезгливостью.

Медведица шевельнулась.

Илья отскочил, и, на всякий случай, спрятался за спину Лесовика.

Из пасти медвежьей излился долгий протяжный стон.

Потом Медведица начала меняться.

Странное это было зрелище.

Диковатое.

Тело её, словно ища что-то внутри и снаружи, принимало самые разные формы, пока не нашло искомое девичье обличье.

Под шкурой оказался вполне даже праздничный сарафан.

– Ах! – Вскричала преображённая дева. – Сбылись мечтания! Свершилось!

После чего незамедлительно бабахнулась в обморок.

– Я те говорил. – Наставительно заметил Лесовик. – Время ещё маненько есть.

Тем временем вдруг налетел ветер, и не просто – ветер, а целый ветрища, и ветрищей этим вынесло к опушке здоровенного мужичину на изможденном худом коняге.

– Здорово, братан Лесовик! – Ветер обернулся весёлого вида дедком в развевающихся просторных одёжках. – Вот, пригнал тебе женишка для Марфутки, прошу принять, каков есть: наследный царевич Дундарии, ихнее Высочество, Князь Великий Емельян Ярополкович!

– Здоров и ты, братец, Ветродуйка-Степна-Душа. – Прогудел Лесовик. – Успел к сроку! Ильюха уже своё дело сделал. Емелька-Царевич теперь должон далее свою роль исполнить.

Но тут случилось непредвиденное.

Царевич с коняги слез неторопливо, мешок седельный снял, да и, на траву пристроив, тут же прилёг, имея недвусмысленное намерение спать-почивать без просыпу, самое малое – лет сто, если, конечно, судить по решительности действий и зевкам, действия эти сопровождающим.

– Чёй-то он у тебя какой-то малохольный. – Заметил Лесовик.

– Устал чуток. – Отвечал Ветродуй. – Ну, да сие мелочи! Счас Марфута его разом вразумит. Смотри, вон она в себя пришла, подымается, вся исполнена великой жажды большой и светлой любви…