– Да, да, я поняла, – акула радостно закивала головой, и потоки света окружили её со всех сторон.

Процесс понимания, невидимый ни человеческому, ни акульему глазу, как бы нехотя, развернулся и быстро направился к Агафье Тихоновне, по пути освещая всё новые и новые нюансы устройства данного мироздания, – да, да, я понимаю, понимаю! – акула уже безудержно хохотала, а свет, выстраиваясь в четко направленные линии, корректировал расположение осколков, разбросанных на полу. Они, словно по волшебству, двигались, направлялись к друг другу, и каждый осколок искал своего соседа – искал то стеклышко, которое точно бы подходило к нему самому. И всё это делал сам свет…

Человеческому глазу показалось бы – следствие меняло причину. Человеческий мозг подумал бы – будущее формировало прошлое. Но на то и было само человеческое тело ложью, а взгляд его – вымышленным и искажённым, чтобы находясь вне истинных причин и следствий, выворачивать реальность наизнанку.

Агафья Тихоновна, не переставая смеяться, подобрала один из крупных осколков и приставила его вплотную к другому, лежащему рядом. Их границы полностью совпали и с легким шипением соединились в один целый, в один цельный – они соединились в прочный, неделимый кусок.

Чистые мысли и смех изменяли уже прожитое прошлое с той же легкостью, как и формировали ещё непознанное будущее. Отличие было лишь в одном – прошлое этого мира являлось будущим для всех остальных миров. Ведь прошлое у мира действий и есть тот самый настоящий момент, в котором находятся все и всё. Или момент грядущий, уже обусловленный и зажатый в рамки совершённых поступков и действий. Других моментов, кроме настоящего, и наступающего каждый момент будущего, переходящего в настоящее, в человеческой, да и в любой другой жизни просто не существует.

Их не бывает и в пустой, но одновременно такой полной природе.

Мешки с вниманием в углу немного затряслись, будто с них сбивали пыль, однако продолжали хранить свои секреты. Как выглядело то, что было под мешковиной? Выглядело ли оно хоть как-нибудь?

На самом деле это не имело ни малейшего значения. Как бы оно ни выглядело – оно будет выпущено на свободу и растворено в окружающем пространстве. В своё, предназначенное именно для этого время.

Внимание и способность внимать, как действие, останется тут навсегда, в своей родной Вселенной – в мире поступков и действий. В человеческий мир вернётся лишь тело, способное внимать и чувствовать – вернутся глаза, способные видеть и познавать; вернутся уши, способные слышать; вернётся нос, наделённый обонянием; вернётся кожа, осязающая даже то, что не в состоянии увидеть глаза, а именно – тепло света и жар человеческих сердец.

Костер ярко пылал, а осколки, подгоняемые смехом и отличным настроением, сами собирались в свой пазл, формируя единое, огромное, бесконечное, неделимое зеркало.

Вновь собираемое зеркало было абсолютно без швов. Единое и цельное, как только что сорванное с ветки румяное, спелое, ароматное яблоко.

Зеркало номер один.

Первое и единственное.

Изначальное.

Зеркало ПРА…

Зеркало НАД…

4

В какой-то момент, наверное, в то время, когда все до единого, даже самые мелкие зеркальные осколки соединились в одно ровное, абсолютно всё отражающее полотно – оно, это полотно, каким-то непостижимым для ума и зрения образом и стало полом, стало основанием, стало поддержкой для этого мира.

Оно стало надёжной опорой для Артака и Агафьи Тихоновны.

Стало тем, на чём твердо стоят наши ноги, когда мы передвигаемся в пространстве. Тем, что ограничивает любую реальность, любой мир, любую Вселенную – тем, что поддерживает все существующие мироздания снизу.