Перед началом матча комментатор сообщил об эфедрине, найденном в допинг-пробе Марадоны. Функционеры от футбола дисквалифицировали короля, как в девяностом, теперь по ходу чемпионата. Слишком бодро смотрелась Аргентина, могла замахнуться на титул.

В прихожей послышался лязг ключа в замочной скважине, звук открывающейся двери, покашливание прихода. Родительница мгновенно подскочила, побежала встречать. Сын напрягся, закусил губу, сжался, точно пружина.

В зал вошел коренастый мужичок, на вид лет шестидесяти. Металлургия старит раньше срока. Ершистые волосы разошлись вразнобой. В карих зрачках пылала домна. На щеке зиял шрам. Вошедший с улыбкой оглядел приятелей.

– Оба хороши. А какой мой?

Мать указала.

– Будь здоров, мил человек. – Руку Руслана сжала чугунная лапа. – Петр Матвеич, для тебя просто Петя.

Юноша поджал губы, страдая от неловкости, сподобился на кивок. Отчим смотрел заискивающе, стесняясь провинциального обхождения, поручкался и с Глебом.

– Петруша, иди ужинать, – позвала на кухню родительница, решив о достаточности первого впечатления.

Ребята вернулись к матчу. Малышев смотрел индифферентно, думал об «Адемарусе», ближайшей библиотеке с учебником латыни. Забаровский кусал губы, мысли роились. Взрослый ребенок тяжело принимает нового отца.

– Может, остограмимся? С дороги-то… – В перерыве в зал робко заглянул металлург.

– Мы хотим посмотреть футбол, – отрезал пасынок, уставившись в рекламу.

На следующий день брянцы уехали в Пермь. Руслан бежал от тягости общения, верный друг следовал за лидером.

Парни стояли перед облезлой коробкой десятиэтажного общежития № 7, выполненного заодно с № 8. Перед крыльцом – квадратный асфальт площадки с облагороженным бревном для посиделок. Зеленый ларек с жизненно важными товарами – жвачкой, сигаретами, спиртным. В холодном склепе первого этажа путь преграждал металлический заборчик с вертушкой. От вымытого пола несло хлоркой. В будке за стеклом сидела скукоженная старушка росточком с пень, поросшая мхом, словно трухлявое дерево. Маленькие очочки блестели в полумраке замкнутого пространства.

– Куда? – прокудахтала вахтерша.

– Устраиваться. – Вечный ответчик шмыгнул носом для самообладания.

– Первокурсочки? – Беззубый рот расплылся в улыбке.

– Так и есть.

Забаровский искренне верил – студент звучит гордо, почти так же, как человек.

– Проходите. – Старушка нажала на педаль, освободив вертушку для раскрутки. – Налево, прямо по коридору, вторая дверь направо… Не заблукайте.

Внутренности общаги походили на катакомбы, строили в строгом соответствии с военно-коммунистической доктриной – пусть заблудится враг. Ребята замерли перед табличкой «Комендант» на фанерной двери. Вежливый полушепот стука, деревенское «открыто!», и друзья вошли в комнату.

– Абитура? – догадалась прифранченная дама сорока пяти лет с желтыми волосами от неудачной покраски в блонди. Пухлая натура сидела за столом в розовой блузке с брошью красного цветка на груди, будто орденом за заслуги, в кулачке сжимала авторучку.

Вдоль светло-зеленых стен выстроились стулья средней паршивости, на одном раскинулась женщина сорока лет в сером халате технички. На снеговичном лице шишками обозначились глаза, морковный нос, вдавленный рот. При виде Глеба она растянула улыбку, смахнула челку, пропела иволгой:

– Ложьте сумки на пол. Чо держать-то?

В Перми усиленно чокают и растягивают слова, будто певучую песню. Парни последовали совету.

– А зачем сегодня приехали? – допрашивала старшая. – Заселение завтра.

– Лучше раньше, чем никогда! – Руслан глупо рассмеялся.

– Лучше – позже, шутничок. Приходите завтра.