Вырвавшиеся смешки быстро заглохли, сосед хулигана вновь ощутил подзатыльник.

– А ответ на премиальный вопрос следующий – Бор воскликнул: «Альберт, перестань указывать Богу, что ему делать».

Заслужив порцию искренних улыбок, учитель подытожил:

– Вот такие мы физики – юмористы. И с религией у нас далеко не однозначные отношения. Например, один из зачинателей квантовой механики Поль Дирак не верил ни в Бога, ни в черта. И даже подсказал классикам марксизма-ленинизма сакраментальное: «религия – опиум для народа». С чем в корне не согласился тот же Бор. Ну да ладно, начнете жить – поймете.

– А разве сейчас мы не живем? – Староста обиженно поджала губки.

– Жить вам еще предстоит, и совсем не факт, что ваша жизнь начнется сразу после окончания школы. У многих этот переходный период затягивается на много лет, а некоторые так и не начинают жить по-настоящему.

Геннадий Михайлович посвятил урок рассуждениям, выспрашивал мнения, делился соображениями. Точку в физико-философских размышлениях поставил оглушительный звонок. Класс, словно по команде, встал в рост и двинулся на выход. Учитель самоустранился в угол.

– Забор! – окликнул Скрипкин шедшего бок о бок с Малышевым.

Кличка привязалась с первого класса, хотя одноклассники знали правильное написание фамилии. Руслан устал доказывать, плюнул, игнорировал окрики. Однажды Степан посмотрел фильм «Табор уходит в небо», две недели донимал:

– Зобар, зачем Раду убил? Иль она тебе не рада?

Потом свернул в привычную колею.

– Ну, погоди, куда разогнался?

Юноша повиновался, опасаясь начинающего рецидивиста. Мрачное предчувствие нахмурилось густыми бровями. В прошлом году он ради смеха пободался со Скрипкиным – получил лбом по носу, – искры из глаз, брызги крови.

Трое дружков грамотно окружили ребят. Один мог «проверить пресс», второй – подставить подножку, третий – ударить в спину. Подошедший главарь жестко прихватил одноклассника за шею.

– Как вчера повеселился?

– Тебе какое дело? – огрызнулся Забаровский.

– Чего быкуешь? В нос давно не получал?

Жертва качнула головой, изобразив слабую попытку высвободиться. Степа жестко придернул к себе. Сопротивление прекратилось.

– Расскажи, как Оля? Горячий бабец?

– Откуда ты ее знаешь?

– Да ее весь район знает! А, может, и весь город. Та еще шлюшка… – Гримаса вместо улыбки оскалилась желтыми клыками.

– Врешь! – Руслан вырвался.

– Ну, ты даешь! Не знал? Ха, да с ней полгорода переспало. Поздняков неоднократно. Медведь сейчас интересными болячками мучается – грешит на нее. У тебя с конца ничего не капает?

Степан протянул пальцы к паху одноклассника.

– Не может быть. – Подозреваемый поставил блок.

– Проверься, медалист! – Начинающий рецидивист толкнул в грудь.

Забаровский рухнул на бетонный пол через заднего дружка, вставшего на четвереньки. Детский прием, достойный второклассника. Шпана с лошадиным ржанием проследовала дальше.

Друг помог подняться, стряхнул пятна со спины товарища. Руслан поежился, стараясь заглушить жжение содранной кожи. Труднее заглушить стыд, выжигающий мечущуюся душу, – так ославиться! Не дай Бог, с последствиями. Падение через «козла» заботило мало.

Две математики пролетели в прострации и мнительном прислушивании к организму. «Болезнь» с черепашьей скоростью расползалась по телу, захватывая клетку за клеткой. Спустилась вниз – отказали ноги. Поднялась наверх. Засвербило в животе, закололо в груди, защипало в шее. Руслан ждал скорого конца и открытого позора. На переменах бегал в уборную: с кожей – порядок, но симптомы на лицо.

Больной, упершись кистями в светлую столешницу, пронес ноги под парту кабинета истории. «Что будет с бабушкой и мамой, когда узнают?» Взгляд задержался на доске с металлической каймой, тонюсенькой подставкой для мела, бликовавшей от люминесцента. «С ума сойдут». Двуглавый герб нависал над стендом «классного уголка», заклеенного листовками, поздравлениями, грамотами. «А скрыть невозможно – надо ходить по врачам, лечиться». Между гербом и картинкой российского триколора, будто ноздри торчала решетка вентиляции. «Может, придется лечь в больницу». Прозрачная тюль свисала с гардины. Учительский стол, по традиции, у окна.