Вернувшись в гостиную, я почувствовала, как воздух здесь был совершенно иным: теплее, уютнее, даже мягче, будто одеяло, которым укрываешься в холодный вечер. Подушечки пальцев слегка покалывало от только что произошедшего, и я, чувствуя потребность в спокойствии, подошла к звонку для прислуги. Домработница появилась почти сразу, словно ожидала моего вызова за углом.

– Сделайте мне, пожалуйста, новый чай, с имбирем и мятой, – голос мой прозвучал тихо, почти лениво, и я смотрела, как она молча кивает, уходя в сторону кухни.

Только тишина в комнате была прервана тяжелыми, глухими шагами, медленно приближавшимися из-за угла. Я узнала эти шаги ещё до того, как увидела его.

Папа. Его присутствие всегда ощущалось в воздухе, как бы он ни старался оставаться незаметным.

Он вошел в гостиную, и его взгляд сразу упал на меня. Казалось, что он всегда знает, когда что-то происходит, словно видит насквозь, видит даже то, что я пытаюсь спрятать.

Я всегда была его любимицей – единственной дочерью, которую он берег и скрывал больше всего на свете. Моя жизнь словно существовала в двух мирах: один – тёмный и глубокий, скрытый за ширмой, а другой – тот, который видят все остальные. Именно поэтому меня нет ни на одном семейном фото, ни в одной семейной хронике, как будто я никогда не существовала. Я была его тайной, тщательно оберегаемым секретом, его гордостью, о которой никто не должен был знать.

На бумаге моя жизнь выглядела совсем иначе. По всем документам я значилась как воспитанница детдома, брошенная и забытая. До совершеннолетия я жила под этим маскарадом, и даже сейчас, когда всё давно изменилось, это прошлое тянется за мной, как длинная тень. Для всех вокруг я – сирота, выросшая на улице, вечно ищущая свой путь, но сумевшая добиться всего сама.

Мир знал меня как одну из самых известных моделей, вечно мелькающую на обложках журналов и светских раутах. Моя внешность стала моим оружием, моим прикрытием, и я научилась использовать её, чтобы скрывать то, что по-настоящему важно. Улыбки для публики, холодный взгляд на фотографиях – это всего лишь маска, которая скрывает мою настоящую роль.

Папа, конечно, отправлял меня на задания – разные и порой опасные, доверяя мне самые тонкие и сложные переговоры. Но даже тогда все думали, что я всего лишь одна из его людей, не более чем красивая девушка с острым языком и хищным блеском в глазах, нанятая для решения деликатных вопросов. Никто и подумать не мог, что за этой внешностью скрывается что-то большее – его дочь, его любимая и единственная, которую он прятал от мира с той же тщательностью, с какой другие прячут свои слабости.

Сама эта двойная жизнь давала мне странное чувство свободы и власти. Я могла быть кем угодно, играть любую роль, но в глубине души знала, что все это – лишь фасад. Настоящая я оставалась скрытой, за кадром, недоступной для чужих глаз.

– Дженни, – позвал меня мужчина с небольшой сединой.

– Что такое, папочка? – с теплотой в голосе поинтересовалась я.

Он сделал короткий жест, зовя меня на улицу, в наш двор, и я, как всегда послушно, поднялась с дивана. Я всегда любила отца, любила его с той глубокой преданностью, которую не объяснить словами.

Я подошла к нему, и он, не говоря ни слова, положил руку на моё плечо. Его прикосновение было твёрдым, но в нём чувствовалась привычная для меня защита, как будто это движение само по себе уже было обещанием, что всё будет в порядке, что он рядом и не допустит, чтобы кто-то причинил мне вред. Отец повёл меня на улицу, и я почувствовала, как холодный воздух коснулся моей кожи, пробудив лёгкую дрожь.