С Дмитрием мы оставались друзьями. Он регулярно захаживал ко мне в санчасть в гости, а разок как-то я его на десять дней определил якобы на лечение, и он неплохо отдохнул на больничной койке. С той поры после демобилизации мы долго не виделись, но время от времени общались по телефону. Правда, с последнего нашего разговора прошло немало времени. Я решил, что позвоню ему, но попозже.

Я доел запеканку, допил кофе, после чего подозвал официанта, расплатился и вышел из кафе на улицу.

Возле кафе «Виза» я свернул и двинулся по переулку Радищева, прошел мимо Преображенского собора, и дальше мой путь лежал по улице Пестеля до улицы Моховой. Уже совсем недалеко мне оставалось до моей квартиры.

На повороте на Моховую на перекрестке со светофором, ожидая зеленого света, стоял худой мужчина в коричневом пальто и держал на поводке средних размеров серую собаку. Собака сидела справа от него и ждала, когда пойдет хозяин. Со спины она казалась совершенной дворнягой. Остроконечные уши ее были прижаты назад и своим видом напоминали сложенные крылья птицы. Когда я собирался уже сворачивать, то увидел, как собака повернула голову и внимательно посмотрела мне в глаза. Морда у нее оказалась совсем не дворняжная, благородные брыли свисали по обе стороны головы, взгляд казался суровым и проницательным, уши по-прежнему плотно прижаты к голове. Я очень удивился такому несоответствию собачьей морды остальному ее туловищу.

Я миновал эту парочку, прошел мимо аптеки метров сто, и вот он – мой дом, зажатый между такими же старинными зданиями, Моховая, двадцать два. Я окинул дом взглядом сверху донизу, когда услышал за спиной хрусткие шаги, и тихий мужской голос меня спросил:

– Простите, а вы не подскажете, где находится дом двадцать два по улице Моховой?

От неожиданности я вздрогнул, обернулся и увидел перед собой того самого мужчину с собакой. Оказывается, он не перешел улицу, а последовал за мной. Собака стояла и все так же внимательно смотрела мне в глаза.

Мужчина выглядел по возрасту лет на пятьдесят пять. Был худощав, лицо слегка отдавало желтизной, имел пальто, застегнутое на огромные темно-коричневые круглые пуговицы, а на голову была напялена старомодная шляпа, наверное, шестидесятых годов.

– Не подскажете, где дом двадцать два, – переспросил он меня все тем же тихим голосом, как будто боялся показаться чересчур громким.

– Да вот же он, – ответил я с удивлением и показал на дом, на котором прямо перед нами висела табличка «улица Моховая, 22».

Он повернул голову, посмотрел на табличку, сделал обрадованное лицо, отчего оно сморщилось в гармошку, и слишком эмоционально воскликнул:

– Спасибо вам большое. А я думаю, где эта улица, где этот дом? Ну, как в песне, помните? Спасибо вам за помощь.

– Пожалуйста, – ответил я и отвернулся, собираясь идти ко входу.

Я подошел к решетчатым воротам, чтобы пройти во внутренний дворик, и обернулся. Мужчина с собачкой невозмутимо шествовали прочь от меня к пешеходному переходу, возле которого я их впервые увидел. Они явно собирались переходить на другую сторону улицы.

– Странный человек, – подумал я и опять повернулся к дому. Он имел светло-коричневого цвета фасад с розовыми вставками, между окнами первого этажа которого висела мемориальная гранитная доска с барельефом: «В этом доме с 1980 по 1995 год жил и работал композитор Валерий Александрович Гаврилин». Еще мне было известно, что раньше это был доходный дом архитектора Пеля А.Х. Проходя через ворота, я вспомнил, что еды в квартире вообще нет, и надо бы купить. Но потом решил, что сначала зайду в свое новое жилище, в котором не был около двадцати лет, осмотрюсь, а потом решу, что делать дальше.