– Он пробует силу, приумножая смерти, – сказал Аббас, напряжённо всматриваясь сквозь щели зашторенных глаз в непроницаемое лицо главы Свидетелей тени. – Скоро он обрушит её на королевство Пангеи. Король падёт, поле лотосов сравняется с землёй. Свидетельствовать станет нечего.

Джаббар за поясом нащупал трубку, не спеша закурил, медленно выпустил дым и лишь затем распахнул веки. Провожая взглядом тонкую струйку дыма (подхваченная ветром, она таяла в непроглядной ночи), он произнёс:

– Как пророчит Книга Света, для восхождения Герою недостаточно владеть силой. К полю лотосов его направит разум, указующий цель и определяющий смысл. И важнейший из трёх компонентов – воля: решимость к действию согласно задуманному плану без сомнений и сожаления. Пока он безумный дикарь, удовлетворяющий инстинкты, а изгои, кого он призван защитить, боятся его, – время есть.

Время… Третий старец, Ихсан, слушал вполуха. Он привык уходить в себя – братья всегда решали без него, и он не противился: к чему? Они ведь так хотели решать, а он – нет. Не решать, не покорять, не властвовать стремился он, а знать, но в стремлении этом за отданные разным мирам и тлену века так и не преуспел. А время шло. «Время» – слово, брошенное в беседе Джаббаром, уносило Ихсана в далёкие, незапамятные дали пустыни иной, где светило живое, первозданное солнце, и барханы и люди отбрасывали тени, не становясь ими взамен.

Шёл век Золотой Обезьяны, век вероломства и падения человека. Шёл десятый год Неизвестной войны между двумя разобщёнными Королевствами Северной и Южной Пангеи. Неизвестной, потому что никто не помнил, кто и зачем её начал и что послужило поводом. Знали: Север воюет с Югом, и никто не хотел уступать. Народ пустыни не сражался в войне, но находились те, кто переправлял через дюнные поля отрядам южан воду и припасы.

Ихсан, совсем юный, не успевший толком отрастить бороду, днём ходил за старшими братьями, погонщиками верблюдов, а ночью незаметно покидал их, по обыкновению занятых беседами о том, как бы поскорее выйти из-под опеки зажиточного владельца караванов по имени Мардук, на вырученное золото приобрести верблюдов и водить по пустыне свой караван, не делясь прибылью с алчным богатеем.

Ихсан оставлял братьев у ночного костра и удалялся к песчаным горам, кочевавшим у лагеря вместе с ветром. Садился на холодный песок и часами смотрел на звёзды, особенно на ту, что сияла ярче всех, восхищая совершенной геометрией линий. Он думал: войны рано или поздно закончатся, уйдут караваны, и Мардук, и он сам, и братья уйдут, затерявшись в вечности, а звезда по-прежнему будет сиять, не замечая всего, что ушло, как не замечает она то, что есть и было. Глядя на звезду, юноша словно прикасался к самой вечности, единился с ней, и это чувство, сродни сговору тайных влюблённых, будило в его душе неизмеримый восторг от сопричастности к чистому, иномирному таинству, невыразимому и бесконечно прекрасному.

В ту ночь его звезда на фоне других выделялась резче обычного. Он заворожённо созерцал, как из самой её сердцевины во все стороны раскинулись ослепительные лучи, спустя минуту-другую звезда заискрилась в быстром танце молниеносных вспышек: то загоралась ярким огнём, то, будто выбившись из сил, гасла, становясь почти неразличимой бусинкой. В один момент бусинка упала с неба, растворившись в его черноте.

Это явилось для Ихсана сильнейшим разочарованием в жизни – много сильнее тягот, что готовило ему будущее. Ничто не вечно. Он слыхал об этом. Так говорили жрецы. Но понял только сейчас, наблюдая исчезновение далёкой звезды. И знание это стало частью его личного, пережитого, неисчезающим следом запечатлелось в опыте ума. Со взрослением знание не забылось, а лишь жаждало быть дополненным переживаниями нового опыта.