Через несколько мгновений всадники превратились в столб пыли, исчезающий из вида в восточном направлении, и тогда пилот растерянно обернулся к пассажиру.

– Что вы думаете? – спросил он.

– Что там, в кустах, притаились люди, – невозмутимо ответил шотландец. – В этом нет сомнения. Другой вопрос – нападут они или нет?

– Ах ты, дьявол его забодай!.. – с лукавой улыбкой воскликнул американец, подражая льянеро. – Вы мне не говорили об индейцах-людоедах. Придется поднять цену! – добавил он, указывая на нос аппарата. – Раскручивайте винт!

Пришлось сделать несколько попыток, прежде чем мотор заработал, рыча и изрыгая дым.

Через несколько минут они величественно воспарили над бескрайней равниной и, описав круг на небольшой высоте, перелетели через реку и убедились в том, что на противоположном берегу действительно появилось несколько обнаженных индейцев, которые с изумлением наблюдали за полетом гигантской механической птицы.

Вскоре они уже летели по своему прежнему маршруту и быстро нагнали обоих всадников, которые остановили лошадей и, привстав в стременах, замахали руками в знак прощания.

Джимми Эйнджел вновь замурлыкал свою навязчивую, надоедливую песенку:

Что касается Джона МакКрэкена, то он чувствовал себя совершенно счастливым. Ведь совсем скоро они доберутся до широкой реки, а дальше начнется таинственный мир Великой Саванны, высоких тепуев, густой сельвы и речушек, богатых золотом и алмазами, – мир, который он исходил вдоль и поперек в компании Эла Вильямса.

Там его ждало лучшее, что было в прошлом: годы голода, тоски и отчаяния, но и годы незабываемых приключений и мечтаний, разделяемых с единственным человеком, с которым он действительно чувствовал родство душ.

Его молодость навеки осталась там, рядом с телом лучшего друга, и сознание того, что он возвращается в эту молодость, пусть даже на борту «кастрюли», которая каким-то чудом удерживается в воздухе, дарило ему приятное ощущение душевного равновесия, какого он не испытывал уже давно.

На самом деле вовсе не золото или алмазы притягивали его, словно магнит, к сердцу Гвианы. И не насущная необходимость пополнить свои порядком истощенные финансы.

Это было «возвращение домой», ведь для него самые дремучие и опасные джунгли по-прежнему оставались родным домом.

Он прикрыл глаза, чтобы отдаться нахлынувшим воспоминаниям, и задремал в дорогой его сердцу компании Эла Вильямса, пока хриплый голос американца не вернул его к действительности.

– А вот и она! – услышал он крик пилота. – Ориноко!

Ориноко!

Звучное имя для звучной реки[32].

Река с загадочными истоками; говорили, будто в определенные периоды года, во время большого паводка, она соединяется с гигантской Амазонкой через общий приток – Касикьяре[33], – и на несколько месяцев они превращают большую северо-западную часть континента в своего рода остров, на который можно попасть только по пояс в воде.

Там, вдали, скорее угадывались, чем виднелись, первые отроги гвианского массива, но они едва ли успели это заметить, потому что почти тут же начали спускаться, чтобы приземлиться рядом с группой глинобитных домишек, крытых соломой, расположившихся прямо в месте слияния Ориноко и Меты.

В Пуэрто-Карреньо не было никакого порта[34] и не проживало ни одного человека по фамилии Карреньо.

Суда, которые время от времени бороздили речной поток или его илистый приток, просто-напросто приставали к широкой прибрежной глинистой полосе, которая начиналась сразу от фундамента обшарпанных построек; те образовали подобие угла, примыкая к рыжеватому зданию, над которым развевался выцветший колумбийский флаг.