Лицо причудливого субъекта было совершенно лишено волос и сильно напоминало младенческое. Имелось в нем и что-то еще – неестественное, несуразное и нелепое: его черты как бы застыли, а взгляд ассиметрично расположенных глаз был совершенно равнодушен ко всему, что происходило вокруг. Возможно, в них отражалось только бездумье, вселенская глупость и тому подобные вещи. Все это вкупе с полном отсутствии бровей вызывало у смотрящего дрожь и оторопь.

Я укорила себя за то, что столь пристально разглядывала незнакомца. Он не замедлил тут же ответить на мое внимание и, продолжая размахивать трещоткой словно стальным клинком, начал стремительно приближаться ко мне. Когда между нами осталось не более пяти шагов, он резко остановился и, подняв руки к небу, произнес нараспев высоким, но мелодичным голосом:

– Посланница святой Девы, Спасительница убогого поселения, укротившая волчью ярость и совладавшая с мертвыми, наконец-то вернулась!

– Кто вы? – вопросила я с удивлением.

В ответ чудак подскочил ко мне и, игриво коснувшись трещоткой моего плеча, продолжил:

– Усмиряющая волков ловка и отважна! Но качества эти – ничто по сравнению с небытием, над которым не властен даже сам Господь!

– Что за вздор ты несешь, прокаженный? – возроптала я, совершенно обескураженная его богохульными речами.

Безумец был уже за моей спиной. Его голос звучал у самого моего затылка:

– Услышь мой глас, Спасительница, и убедись в его правдивости. Даже Бог не спасет тебя от всепоглощающей бездны! Никто не спасет тебя от пучины, даже сам Г-о-с-п-о-д-ь Б-о-г! Клянусь своим пурпурным колпаком с бирюзовым бубенчиком! – умалишенный стал бешено вращать головой во все стороны, хохоча на все лады.

– Изыди, несчастный безумец! – возопила я, ощущая, что его слова глубоко неприятны моей душе.

Но богохульник и не думал останавливаться. Он продолжал размахивать погремушкой у самого моего лица. От ее треска я стремительно теряла возможность слышать. Я силилась поймать его руку, но это было бесполезно. Его на первый взгляд неуверенные и детские движения оказывались всегда бытрее моих, поэтому все попытки вырвать проклятый предмет из рук глупца терпели неудачу.

Несуразность сего действа поразила бы любого стороннего наблюдателя. Будучи главным действующем лицом, я не могла сделать ровным счетом ничего, пока мой мучитель не посчитал мои страдания достаточными и не убрал наконец погремушку в складки своей рубахи. Стоило моим ушам вновь обрести способность слышать, как вновь зазвучал пронзительный голос моего беспечного собеседника:

– Не поведала ли тебе настоятельница Вендула пред смертью самой, что жизнь твоя сохранена лишь ради небытия? Что самоцвет Гильома, тобой хранимый ныне, есть ключ к великой бездне, ведущий душу твою на убой?

– Скажи мне все, что знаешь! – с мольбой воскликнула я, ощущая, как смрадное дыхание идиота ударило мне в шею, а руки его, проникшие сквозь одеяние, грубо сжали мои обнаженные груди.

– Что знаю я? Что знает дурак? – резко прошептал развратник, лизнув мою щеку и обхватив мою грудь еще сильнее, отчего роба моя была окончательно порвана. – Ха, он не знает ничего! Только его глаза скажут спасительнице правду!

Я отшвырнула от себя руки ублюдка и, обернувшись, что было силы ударила его наотмашь по лицу. Вероятно, удар пришелся именно в глаз, ибо око извращенца побагровело, надулось, а спустя мгновение налилось кровью и с омерзительным звуком лопнуло.

– Ты потеряла свой шанс и останешься в неведении! – все так же громко воскликнул шут, будто бы совсем не чувствуя боли. Вместе с тем его изувеченный лик начал загадочным образом чернеть, а после задымился, словно на него упали сотни искр от огня. Минул краткий миг, и лицо бесстыдника запылало пламенем. Его кожа набухала отвратными волдырями и неумолимо плавилась, превращаясь вместе с костями в ничто. Очень скоро за лицом вспыхнуло и тело, в одночасье обратившись в прах. Когда же от него не осталось ничего, кроме груды обгоревшего мяса, я поняла, что во мне не было ни единой толики сожаления о том, что еще одна жизнь на этом свете оборвалась. И это поражало меня и поразило бы еще сильнее, если бы не бред самосожженца о моей участи, что продолжал звучать в моей голове снова и снова…