Волнение довлело над моей душой и слогом, отчего речь моя множество раз обрывалась. Когда же происходила эта постыдная запинка, божественный свет, все еще питающий окружающее пространство, мерк, а во тьме, вновь приходящей ему на смену, будто бы возникали фигуры неких существ, похожих на человеческие. Впрочем, это было не более чем навязчивое наваждение.

«Спите спокойно, добрые люди! Пусть божественная благодать, что удивительна и непостижима по природе своей, коснется души каждого из вас. Примите же наконец свою телесную смерть во спокойствии и мире. Аминь!» – таковыми были мои последние слова, увенчавшие пение погребального напутствия душам убиенных, чьи тела уже давно лежали бездыханными.

Завершение церемонии ознаменовалось излитием нескольких капель мира, предусмотрительно подготовленного мною, в уста каждого из покойных, а также трижды пропетым антифоном в сочетании с великим славословием. В пении я была и священнослужителем, и хором, вынужденно возлагая на себя в единственном лице те функции, которые они выполняют в церковной традиции.

С окончанием церемонии божественный свет вокруг алтаря предсказуемо померк, а упокоенная плоть перестала источать богомерзкий запах. Что как ни это свидетельствовало о том, что эти души были теперь приняты Богом, а я соприкоснулась с еще одним чудом его?

Едва оказавшись за церковными дверьми, я впервые за долгое время ощутила радость, ибо содеянное мною было хорошо. Да и могла ли я чувствовать себя иначе, если непроглядная туманная дымка и дождь обратились в прошлое, уступив место золотистому рассвету и началу нового дня? Могла ли я не пребывать в воодушевлении, если всецело серый небосвод вдруг исцелился от недуга вселенской меланхолии, явив свой истинный и приятный сердцу сапфировый лик?..

Признаться, я даже не успела насладиться этой отрадой, ибо предо мною вскоре появился ангел в белоснежных развевающихся одеждах. Приблизившись ко мне, он молча даровал мне благословление, дотронувшись до моего чела перстами. И прежде, чем я смогла что-либо сказать ему, он уже исчез, забрав с собою лазурный цвет небес и укрыв их тенью столько знакомого уныния.

Зная, что истолковать сие явление мне не под силу, я искренне вознесла еще одну благодарственную молитву Господу, а после поспешила вернуться в знакомое мне поселение, дабы возвестить людям об исполнении их просьбы – о том, что души их близких получили последние почести в этом мире и что теперь их сон может быть спокоен.

Вскоре стук моих деревянных башмаков по каменной дороге вновь стал единственным звуком, связывающим меня с бренным миром. Чем дальше я удалялась от церкви, тем сильнее меня обступал проклятый туман, вновь родившийся из небытия.

Безликие фасады домов Богом забытого поселения встретили меня прежним безразличием. Хотя нет – что-то в них все же изменилось. Теперь они загадочным образом стали оттенка гранита или подобного ему камня. Если бы мой разум не был переполнен сонмом впечатлений, я бы непременно задалась вопросом о причине сей метаморфозы, но мои раздумья были прерваны странным звуком, похожим на треск погремушки. Сперва я не заметила ничего необычного. Однако стоило мне немного подождать, как из-за угла одной из лачуг показался странного вида человек. Он был облачен в бесцветную рубаху, обтягивающие рейтузы цвета спелого винограда и деревянную, с загнутыми носами, обувь. На голове незнакомца покоился пурпурный колпак неимоверной длины с голубоватым бубенчиком на конце. Чудак держал в руках трещотку, неуклюже взмахивая ею время от времени, дабы заставить ее звучать.