– Что это? – внезапно спросила она и потрогала пальцами мочку его уха. Язеп вздрогнул от её прикосновения, а потом беспечно сказал: – А, чепуха, пуля поцеловала.

– Счастливчик, немножко левее, и всё…

– Это что, смотри, вот здесь, – скинул он выцветшую кепку и раздвинул пряди светло-русых волос, пригибая голову. Мария увидела шрам повыше виска, над которым уже не росли больше волосы. Пуля вырвала клочок кожи на голове и улетела дальше.

– Да, – только и смогла сказать Мария. – Ты, наверно, в рубашке родился.

– Не знаю, мама не говорила, – засмеялся он.

Постепенно они разговорились, чувство неловкости прошло. Разговор их перекинулся на воспоминания детства. Они вспоминали разные смешные эпизоды из их жизни, часто смеялись.

Справа от дороги показалась сиротливо стоявшая печная труба, от дома остались только обгоревшие головешки, покорёженная железная кровать, валялся чугунный горшок с отбитым краем

– Здесь жила моя подруга, Моника, – грустно проговорила Мария. – Жива ли? Кто знает…

– Говорили люди, что всю её семью спалили живьём, – поколебавшись, ответил Язеп. – У них остановились немцы на постой, к вечеру напились, один из них стал во дворе приставать к Монике, она ударила его по голове лопатой. И тогда немцы всех их втолкнули в хлев, подпёрли дверь колом и подожгли…

– Господи! – С ужасом вырвалось у Марии, – Моника… – Слёзы покатились по её щекам…

– Зря я тебе рассказал, – огорчённо произнёс Язеп. – Перестань, Маша, ты же, фронтовичка!

– Не буду больше, – вытерла платком слёзы она. – Слабая стала, чуть что, сразу слёзы катятся, удержаться не могу, – виновато улыбнулась она.

Солнце заметно опустилось ниже, ненадолго закрылось от людских взглядов за облако, но вскоре вновь ослепительно ударило по глазам.

Высоко в небе, широко распластав крылья, парил коршун, высматривая подходящую добычу, стрекотали кузнечики…

– Ты живёшь у родителей? Они живы? – Спросила Мария, успокоившись.

– Нет, домой далеко ходить, может, велосипед куплю, тогда… А родители живы… Я у старушки одной живу, недалеко от Сельсовета; по субботам хожу домой, надо же своим помогать по хозяйству.

– Может, назад пойдёшь, Юзик? Неудобно мне, вон какой кусок вместе прошли!

– Я до дома провожу тебя, Маша, вечереет уже, места у нас неспокойные, «лесные братья» совсем обнаглели, ну ничего, недолго им осталось, скоро и до них доберёмся, – плотно сжал губы Язеп.

Солнце опустилось к горизонту. Закат пылал золотом, подсвечивая кромки небольших, розоватых теперь, облаков. «И завтра будет хорошая погода», – подумал Язеп. Ему тут же вспомнилась маленькая, горячая рука, протянутая на прощание Машей:

– Дай Бог тебе счастья, Юзик, и хорошую жену! "– Ласково улыбнулась она и, уже открыв дверь в сени, махнула ему рукой и скрылась… " Маша, Машенька, Марусенька», – мысленно произносил он на разные лады её имя. – Скоро она станет матерью, родит ребёнка от какого-то неведомого мужчины, который, сам того не ведая, перешёл ему дорогу и отобрал ту, о которой он мечтал все эти страшные, кровавые годы… Её надо забыть, вычеркнуть из сердца! – Сурово приказал он самому себе. – А ты думаешь – это легко сделать? – спросил его тихий, задумчивый внутренний голос. – Если бы это было так просто…»

Язеп брёл по поросшей травой дороге, по которой двигались только повозки да люди, совершенно не замечая её, полностью погружённый в свои мысли.

– Руки в гору! Ты, сскотина! – С бешеным наслаждением в голосе процедил сквозь зубы высокий, заросший светлой бородой мужчина, нацеливший на него дуло немецкого «шмайссера».

«Пропал, – мелькнула лихорадочная мысль. – „Лесные братья“ – Эти живым не выпустят… Вот и всё… Отгулял по белу свету… Бог ты мой, как мало… Так просто я вам не дамся, сволочи!» – Язеп стремительно выхватил из кармана брюк пистолет и вскинул руку, целясь бандиту в живот. Откуда-то сбоку, из кустов, прогремела короткая автоматная очередь. Язеп почувствовал жгучую боль, рука повисла плетью, выпал пистолет. Затрещали кусты, его окружили пять или шесть заросших бородами бандитов.