– Решила заглянуть, – она поджала губы и развела руками, словно стеснялась внезапной вспышки родственной любви. – Узнать, как ты тут…

– Нормально, – пожала я плечами, недоумевая, чего еще вообще принесло. – Будешь чай?

21. Глава 21

Лера тут же ухватилась за возможность сделать вид, что это подружкины посиделки.

На кухне я включила чайник. В прозрачный заварник побросала всякого: чай, сухие веточки смородины, листья малины, чего придется. Затем достала из шкафа льняные салфетки и бросила на стол.

Сестра удивленно наблюдала за мной – я слишком тщательно готовилась к рядовому чаепитию.

К салфеткам, столовым приборам не меньше пяти штук и прочим приколам меня приучили парни. До того, как я к ним попала, я даже не знала, как выглядит молочник. Мне казалось, это такая банка или что-то в этом духе. Я всегда пила молоко из пакета.

Между нами говоря, ребята были совсем не джентльменами. Когда они ели там: на поляне под яблоней или в лесу, это выглядело не так красиво. Но я привыкла и прощала им, как близким прощают вредные привычки.

Еще у меня была скатерть, но я ею не пользовалась. Пришли бы гости, тогда да. Но человек я негостеприимный, так что скатерть пылилась на верхней полке. А вот салфетки мне нравились. Я регулярно пользовалась ими, чувствуя себя почти аристократкой. Ножом я тоже овладела, меня Зверь научил. В смысле, столовым ножом.

– Классные салфетки, – заметила сестра.

Я пожала плечами. Иногда мне одиноко, но болтать все равно не люблю.

Когда было совсем грустно, я купила кактус и назвала его Ричардом. Кактус, к сожалению, засох, а других друзей я не завела.

Я залила заварник кипятком, и мы с сестрой устроились за столом, поджидая, пока поспеет чай.

Лера молчала, а я задумчиво передвигала по столу чашку.

Прохладно… Раньше в это время я составляла какой-нибудь интересный рецепт. Немного чая, шиповник, чабрец, смородиновые веточки. Было накладно держать дома столько специй и добавок, сколько было на кухне «Авалона». Там выбор одних ягод чего стоил – даже зимой. Чай с голубикой, черной смородиной, малиной, клюквой, облепихой, морошкой – чего моей душе хочется. Хоть свежие, хоть сушеные. Хоть импортные, хоть нет.

Все, что пожелает Оливия. Ведь их Оливии из «Авалона» достойно только лучшее. Той Оливии, у которой не было денег на сладости, и она подбирала крошки от кекса.

Верните мне то время… Верните мне меня.

Я даже не заметила, что хмурюсь. Между бровей снова появились глубокие морщины.

Ладонь сестры по-женски мягко легла на запястье.

– Оливия, – она поджала губы, в глазах стояли слезы. – Оливия, не надо…

Давненько со мной такого не было. Что это за девушка напротив? Почему она видит боль, которую я от всех прячу?

– Спасибо, – суховато сказала я, пытаясь вернуться в форму. Главное, не захлебнуться на дне собственной печалью. – Все в порядке… Просто я… Вспоминаю их, Лера. Ты меня не поймешь, а я их любила.

Я словно просила у нее прощения – не знаю, за что. За свою любовь к тем, кого любить стыдно? К тем, кого любить нельзя? Они ведь чудовища. Ночные монстры. Вот если бы они заперли меня в клетке и насиловали каждый день, в глазах окружающих все было бы закономерно.

Но я лежала с ними на диване – на глазах у всего города. Забросив ноги на Кира, и положив голову на колени Руслану. Они ласкали меня, а я жмурилась и смеялась от счастья.

Такое не прощают. Никогда и никому.

– И это… – добавила я. – У нас не было секса втроем.

Какое облегчение… Я даже не догадывалась, что общественное мнение так на меня давит. Народное клеймо – штука тяжелая, не унесешь, даже если сделаешь вид, что его нет.