Помощника нам надо, с инженерным мышлением. Да где же возьмёшь такого? Мозги у технарей так поставлены, что они не смогут сидеть в приёмной. Это для них всё равно, что пилота поставить на место стюарда.

Домой я не хочу. Там в холодильнике так же пусто, как и в кошельке у алкоголика. Можно заказать ужин домой и поесть в одиночестве. Но что-то сегодня сердце требует компанию. Адреналин мне в пятую точку! Поужинаю-ка я в кафе. Впрочем, я уже приехал.

Он сам не понял, как оказался около вчерашнего заведения. Валерий вышел из машины. Стемнело. Но на улице стояло пряное приятное тепло. Мужчина закинул пиджак на плечо и расслабленной походкой вошёл в помещение. Он сам себя убеждал, что его сюда привело только чувство голода, только чувство голода и ничего более.

Он не стал подходить к барной стойке. Ноги сами вели его к тому столику, за которым вчера вечером плакала прекрасная незнакомка.

Он видит прекрасные цвета молочного шоколада локоны, рассыпанные по плечам. Только она не одна, и не со вчерашней подругой. «Какой пижон!» - зло подумалось Валерию, и он собирался развернуться, уйти, но неведомая сила не позволила это сделать. Она тащила его словно на канате. «Я только взгляну на неё и уйду», лгал он себе.

Кровь ударила в виски. Вот она протянула ему свою руку. Он сверху накрыл своей.

«Почему я решил, что она свободная? Такие женщины не бывают свободными! Они всегда кем-то заняты».

– Мужчина, вы что-то хотели спросить! – женщина хихикнула.

«Какой неприятный скрипучий голос. Но вчера…»

Он поднял глаза! И в этот миг готов был бросится и расцеловать женщину: это была не она!

– Извините, обознался. – неловко улыбнулся. – Обознался.

Её компаньон явно ему не поверил. Но это уже и не важно. Хотелось подраться. Костяшки пальцев так и чесались. Собрав волю в кулак, чтобы не врезать, повернулся и пошёл в самую глубину зала, туда, где полумрак скрывал влюблённых от посторонних глаз.

Герман

Барбос – это всё, что я позволил себе оставить после художницы. Мы возвращались с ней с какого–то приёма, когда услышали этот требовательный призыв о помощи. Шёл ливень. Под кустом сидел маленький котёнок. У него были огромные чёрные глаза и розовый язычок.

Я был выпивший. Обычно меня мало трогают бездомные животные. Всех не приютишь. Может, мимо этого малыша мы бы прошли мимо, если бы он не выскочил на дорогу прямо нам под ноги. Навстречу двигались фары какой–то машины. И мне, который видел ужасы войны, почему–то вдруг стало не всё равно до этой маленькой жизни.

Я взял его в руки. Грязная шкурка обтягивала кости. В чём там теплилась жизнь? Художница сказала, чтобы я его оставил в подъезде какого–нибудь дома. Я и сам так думал сделать. Но почему–то её слова меня возмутили. Женщина должна быть милосердной.

Я засунул малыша за пазуху. Он, очутившись в тепле громко замурлыкал. И тогда я понял, что не хочу оставлять его в подъезде. Неужели я не прокормлю одного маленького котёнка.

Мы принесли его домой. Отмыли.

– И как же назвать тебя, барбосина? – спросил я.

– А давай так и назовём: Барбос. – предложила бывшая.

– Это же собачья кличка. – возразил я, а потом подумал, что вряд ли котёнок об этом знает.

Сейчас это котёнок топает по квартире как маленький слонёнок. Его шерсть лоснится. А сам он ростом с небольшую собаку. И он по–собачьи преданно всегда бежит встречать хозяина. Трётся об ноги, громко, словно трактор, мурчит.

Герман посмотрел на вывеску. Потом на часы. Решив, что Барбос за пару часов от голода не умрёт (точно не умрёт, ибо сухой корм был всегда в чашке у кота), он перешагнул порог знакомого уже нам кафе.