В Колбовце, деревне, где выросла Пегги, она знала всех и каждого – как-никак родня. В то воскресенье ее старшие братья вернулись с работы опечаленные и сообщили семье, что глашатай бил в барабан и что Пегги должна завтра явиться на регистрацию. Здесь есть и светлая сторона, – заверили братья родителей. Пегги сможет подзаработать. Если семья и впрямь получит хоть какое-то вознаграждение, это будет весьма кстати. Всем жилось непросто, но еврейским семьям – труднее всех, и любой малейший заработок лишним для них не был.

Что делала Пегги, собрав вещи? Возможно, остановилась у зеркала и, разглядывая свое лицо, подумала, каким взрослым оно вдруг стало. Или, чтобы выглядеть изящнее, разглаживала густые черные волосы, накрутив их на носки. Раньше ей ни разу не доводилось уезжать куда-то в одиночку, но от мысли о денежной помощи семье веяло чем-то зрелым и ответственным. Ее, как и большинство подростков, манила взрослая жизнь, ей хотелось ринуться туда сломя голову. Вздыхая от предвкушения, Пегги воображала, что ее ждет собственное приключение. Ей не терпелось отправиться в путь.

Когда в тот же день, но только в другой деревне, неподалеку от Стропкова, у дверей дома Берковицей появился местный полицейский со списком, их дочери уже сидели в тайнике. Мать Берты заявила, что дочери гостят у родственников, но полицейский уже устал слышать эту фразу и пригрозил, что, если с ним не пойдет хотя бы одна из дочерей, он заберет господина Берковица.

Бертины родители спросили, куда повезут девочек: им хотелось знать, чем будут заниматься их дочери, – а каким родителям не хотелось бы?

– Обувная фабрика, – ответил полицейский, и они решили, что это звучит не так уж страшно.

Госпожа Берковиц позвала 16-летнюю Берту. Младшая дочь Фанни осталась в тайнике.

– Не волнуйся, – успокаивала Берту мать. – Я пойду с тобой на регистрацию.

Полицейский подождал, пока они сложат кое-какие Бертины вещи в небольшую сумку. Когда Берта вышла на середину комнаты, отец жестом пригласил ее присесть на табуретку. С мокрыми от слез щеками он положил руки на ее голову и стал молиться: «Бог поможет тебе. Ты скоро вернешься». Она впервые видела, чтобы отец плакал. Это были его последние обращенные к ней слова.

– Не забудьте снять белье! – на выходе из дома крикнула мать Берты сыновьям. Заледеневшие рубашки и носки на веревке трепетали под порывами ветра, словно неуклюже прощаясь.

Госпожа Берковиц вместе с полицейским проводили Берту и ее лучшую подругу Пеши Штейнер в деревню Капишову, где им велели остаться на ночь. Утром девочек заберет автобус. Берта и Пеши переночевали у одной своей приятельницы вместе с другими девушками из окрестных деревень, которых тоже привели матери или отцы. Девушки спали на полу, и в их тревожных снах звучали сдавленные, исполненные ужаса голоса.

– Я плохо спала в ту ночь, – рассказывает Берта. – А мать вообще не сомкнула глаз. За одну ночь она состарилась лет на десять.

Наутро в понедельник полицейский пришел за Пегги. До города – два часа ходу, и мать завернула ей в дорогу бутерброды и кое-какие сладости. Пегги обняла на прощание братьев и родителей. Закутавшись потеплее, обмотав шею и плечи шарфом, она помахала рукой и отправилась навстречу приключениям.

Единственный путь из их долины – грязная дорога между заснеженных гор. Земля была твердой и промерзшей. По мере того как лимонного цвета солнце поднималось из-за вершин, утренние тени укорачивались, отклоняясь к лесу.

В следующей деревне под названием Брусница к Пегги примкнула Анна Юдова (21 год). Они обе выросли в словацкой фермерской глубинке среди соседей-неевреев, и внешний мир мало их заботил. В дороге с нетерпеливого лица Пегги не сходила широкая улыбка. Ее густые темные волосы были заколоты сзади под шляпкой, прикрывая уши, – чтобы не мерзли. Через час их конвоир забрал по пути еще одну девушку, Ружену Кляйнман