Чего вообще от них ждут? Ведь почти все они – просто дети.

Ладислав Гросман. Невеста

Эммануил Фридман гордился одаренностью дочерей и видел их образованными специалистами, хозяйками своей жизни: Лею – адвокатом, а Эдиту – врачом. Мужчины, с которыми он обычно молился, придерживались древних талмудических предписаний (гласивших, что женщина должна сидеть дома и заботиться о детях) и не одобряли его планы дать дочерям профессию. Эммануил же рьяно выступал за данное Богом право женщин на образование и вскоре сменил синагогу, найдя более либеральную общину. Но принятый правительством «Еврейский кодекс» запрещал учиться, так что Эдите и Лее пришлось оставить всякие мечты о профессиональной карьере. Другая девушка, Манци Швалбова, потратила годы, чтобы выучиться на врача, – когда приняли кодекс, ей до диплома оставался всего один экзамен. Манци на него не допустили.

Эммануила и Ганну Фридман тревожило, что девочкам не дадут даже закончить школу. О каком будущем успехе можно говорить, если у них не будет даже школьного образования? И теперь они еще должны работать на то самое правительство, которое лишило их права учиться?

Единственная хорошая новость: правительство пообещало сделать исключение для семей, чей бизнес признавался важным для государственной экономики или играл значимую роль в удовлетворении военных нужд, а Фридманы, скорее всего, могли считаться именно такой семьей.

У внучек Хаима Гросса, Аделы и Деборы, тоже были шансы на освобождение от работ. Когда Гроссы решили, что Дебора достигла достаточного возраста для брака с Мартином Гросманом, они рассчитывали тем самым обеспечить ей двойную защиту: с одной стороны – муж, с другой – дед. Адела, которой едва исполнилось 18, подобной двойной страховки не имела.

Гелена Цитрон, несмотря на свою редкую красоту, замуж пока не вышла, а ее семья богатством не отличалась. Едва ли Цитроны могли ожидать поблажек. Если Гелена не найдет мужа как можно скорее, ей придется отправиться на работы. Ее старшая сестра Ружинка Граубер была замужем и с ребенком, так что могла быть спокойна.

Ганна Фридман теребила фартук и хмурила брови. Претендовавшие на освобождение от работ семьи не могли не приветствовать это решение правительства, но у соседей Ганны тоже есть дочери. Что будет с подругами Эдиты и Леи? С Марги Беккер, с Жéной Габер, с рыжеватой блондинкой Анной Гершкович – хрупкой девочкой, не созданной для фабрики или фермы? А с добродушной, пухлощекой Аннý Московиц, которая всегда находила предлог заглянуть к Фридманам в хлебопечные дни? Аннý любила хлеб госпожи Фридман. Получит ли освобождение Ирена Фейн – ведь ее заработок в фотолавке так помогает семье? Почему все не могут просто остаться, где они есть, и работать на правительство дома? Пока дочери убирали со стола после ужина, Ганна не находила себе места. В следующий раз она непременно сделает чуть больше теста, чтобы испечь лишнюю халу для Аннý.

Со своего места у печи в «чистой комнате» Эммануил видел озабоченное лицо жены. Их дочь вполне «созрела для работ», тут и говорить не о чем.

– У Леи уже готовы документы для Венгрии, – напомнила Ганна супругу. – Пусть девочки будут там, где хоть немного поспокойнее. Когда Лея устроится, Эдита тоже сможет тайком перебраться к ней. Лучше уехать вовсе, чем на работы.

Эммануил не одобрял, когда кто-то увиливает от правительственных предписаний.

– Это закон, – ответил он жене.

– Это плохой закон.

– Но все равно – закон. – Когда закон нарушают еврей и нееврей – это две разные вещи. Эммануил опасался последствий.