В наши дни прогулка по улочкам бывшего еврейского квартала удручает. Обшарпанная стена с граффити на словацком, а на ней – четыре ряда колючки, натянутой между ржавыми стойками. За этим забором виднеются ветхие строения с облупившейся краской и залатанными проволокой окнами. Почти невозможно вообразить, что раньше здесь были три синагоги, школа, детская площадка, лавка кошерного мясника и баня. Бродя там вместе с дочерями Марты Ф. и Иды Эйгерман, мы обнаруживаем домик смотрителя синагоги и стучим в дверь. Нам открывает плотный человек с мягкими чертами лица. Его зовут Петер Худый, взгляд у него глубок и печален, и он почти не говорит по-английски. На своем рудиментарном словацком Орна объясняет ему, что их матери были родом из Прешова и что увезли их в первом транспорте.

– И мою тоже! – тут же отвечает он. И вот мы уже сидим в его доме, разглядывая фото Клары Лустбадер – с косичками и в школьной форме. Это – фотография класса, где она вместе с Магдой Амстер.

Вскоре после знакомства Петер проводит для нас экскурсию по Большой синагоге, которая служит реальным свидетельством того, что здесь, в Прешове, некогда жила еврейская община: жила полнокровной жизнью и ходила в свой храм. От красоты убранства этого внушительного здания с двумя башнями захватывает дух. С бирюзового сводчатого потолка, чей бордюр замысловато украшен геометрическими и абстрактными мавританскими узорами, свисает медный канделябр тонкой работы. На хоры для женщин сверху смотрят затейливые орнаменты и золотые звезды Давида. В главном же зале мужчины молились перед изящным двухъярусным синагогальным ковчегом, ковчегом Торы.

Это – старейший в Словакии еврейский музей, где наверху, в бывшей женской части, посетители могут увидеть экспонаты из коллекции Баркани[11], артефакты средневековой еврейской диаспоры. Именно здесь Дьора Шпира на церемонии бар-мицвы[12] читал у бимы[13] Тору, здесь мать Орны Тукман, Марта, молилась на хорах вместе с Идой Эйгерман, Гиззи Глаттштейн, Йоаной Рознер, Магдой Амстер и другими двумястами двадцатью пятью юными женщинами до того, как их вывезли из Прешова[14].

Здесь хранится книга с именами прешовских семей, погибших во время холокоста. Орна Тукман листает страницы, а ее лицо отражается в стекле выставочной витрины под еврейской звездой.

– Ощущаешь всю реальность происходившего, – с трудом сдерживая слезы, произносит она, найдя имена своих дедов и бабушек. – Они действительно тут жили.

Выросшая в зажиточной семье, Магда Амстер была из тех девушек, которым необязательно было ходить за продуктами в базарные дни. Однако поход на рынок считался важнейшим светским мероприятием, и, стоило улечься вьюге, всем не сиделось на месте и не терпелось поскорее выйти из дому. С морозным румянцем на нежных белых щеках и в вязаном шарфе, обмотанном вокруг длинной шеи, обезоруживающе счастливая Магда спешила вниз под уклон по улице, чтобы поскорее встретиться с Кларой Лустбадер и другими девочками, которых знала по школе.

Теперь, когда еврейских подростков старше 14 лет в школу не допускали, базарный день для юношей и девушек остался одним из немногочисленных поводов собраться и поболтать без присмотра взрослых. 14-летний брат Магдиной лучшей подруги Сары, начитанный парнишка Дьора Шпира любил бывать в ее компании, поскольку Магда относилась к нему, как к собственному младшему брату. Черная оправа очков Дьоры обрамляла живые, умные глаза. Оказавшись вне системы школьного образования, он и его младший брат Шмуэль большую часть времени учились дома или подрабатывали, если подворачивалась такая возможность, стараясь избегать уличных шалостей. Мальчики видели, как умны их сестры и их подруги, и знали, по каким предметам каждая из них успевает лучше всего. Они были знакомы с их семьями и выросли, играя в догонялки с этими девочками, которые сейчас стремительно взрослели.