Я и сама бы с удовольствием отдалась этому общему потоку, если бы могла выбросить из головы тех двоих, если бы смогла перестать думать о двух тихих взявшихся за руки призраках, растворившихся в густой темноте. Где они сейчас? О чем говорят на опустевших молчаливых улицах ночного города? А, может быть, все также бредут куда-то, взявшись за руки?

Я вышла на улицу, сославшись на духоту. Всего два шага от фонарей и горячих мерцающих окон и оказываешься в замешательстве. Там, в клубе, расписанные кровавыми пентаклями стены, фигурки повешенных, горящие свечами резные тыквенные рожи были такими понятными, такими простыми, такими привычными, а здесь стены домов, лестницы, двери, колонны, балконы – будто все не отсюда, словно бы из другого мира, из того мира, откуда приходят настоящие призраки, настоящие черти, вампиры и оборотни, из Того самого мира. Я поежилась. Вдруг среди всех этих «обычных» вещей я почувствовала себя чужаком, нестерпимо захотелось снова вернуться в клуб, где все было понятнее и проще, а главное безопаснее.

Уже повернув назад, я услышала музыку, и остановилась как вкопанная. Конечно, это была не та музыка, которая приглушенно доносилась из клуба, а совсем другая – где-то далеко играли на скрипке. Во рту у меня пересохло. Стало по-настоящему страшно. Я не хотела искать их, но уже знала – буду идти за этими звуками, как жертва идет на голос вампира, как бабочка летит на огонь, буду идти пока не встречу двух призраков, пока не заговорю с ними против своей воли, пока не раскрою их тайны.

Я нашла их под мостом, высокие изогнутые опоры которого напоминали своды древней церкви. В лунном свете их тонкие фигуры были особенно хорошо различимы. Мужчина играл на скрипке, играл точно колдун, творящий заклинание, то резко вскидывая руку со смычком, то неся ее над струнами медленно, плавно, едва их касаясь. Девушка стояла рядом. Они смотрели друг на друга не отрываясь. Казалось, именно там, в ее глазах, он находит всю музыку. А что это была за музыка! Ни до ни после того вечера я не слышала ничего подобного.

Если вы любите скрипку и, может быть, даже считаете себя знатоком, – уверяю вас, и в этом случае вы вряд ли когда-либо слышали такую музыку раньше. Она не была гармоничной (той самой, которую так любят вставлять в свои фильмы режиссеры в те моменты, когда нужно выжать у зрителя слезу), но и дисгармоничной не была тоже. Это вообще не было музыкой в привычном нам смысле слова. Скрипка извивалась в его руках, плакала как ребенок и рычала как волк, она то звенела, как звенят оледеневшие телефонные провода, когда по ним несутся полуночные разговоры, то шуршала как тысячи гонимых ветром листьев, как страницы старых фолиантов, как ворох непрочитанных писем, она шептала как шепчут заговорщики в темном зале, слегка потрескивая, точно их коптящие факелы, шумела как затерявшаяся в море радиоволна, смешавшаяся с волной настоящей, проникала внутрь как звезды и ветер, если смотреть на них слишком долго, взмывала вверх и сотней стрел врезалась в опоры моста, а потом разлеталась огненными искрами и неслась еще долго над самой водой, смеялась и угрожала, молила и испытывала, призывала и отталкивала… Какой беспомощной я себя чувствую! Мне никогда, никогда не описать услышанного словами…

Я видела, как все повинуется этим звукам, как остановилась река, как застыли деревья, как следом за звуками летят над водой сонмы прозрачных как воздух духов, несутся куда-то туда, в сторону клуба, который я покинула, казалось, целую вечность назад… Вот он, настоящий Хэллоуин, – подумалось мне.