– Не хочу пугать тебя, но нет. Такое впечатление, что наша родовая магия (кот-то точно наш) переплелась с чьей-то ещё.

– Мы сейчас постоянно вместе с Блонди. Она, кстати, частично владеет способностями Нины. Правда, на кладбище Блонди со мной не было. Может это её магия мешается с нашей?

– Нет. Это что-то совершенно другое. Но вот новости про Блонди мне совсем не нравятся. Что-то не так, такого быть не должно. Я должна обо всём подумать.

– Хорошо, но мы скачем с темы на тему. Ты начала объяснять, почему я принял смерть отца, а мамы – нет.

– Для начала, ты принял и поверил в их смерти. Но смириться с потерей мамы, которая была особенно дорога тебе, не смог. Тогда ты начал открывать двери в другие миры, мы только что обсудили, как это опасно. Пришлось принять трудное решение и просить Агриппину Тихоновну заморозить твою силу.

– Да-да, это всё понимаю, а дальше? Ты сказала, что силу, которая передалась от мамы, я стал воспринимать как продолжение её образа. Что это значит?

– Часть силы, которая передалась тебе, бунтовала. Как бы объяснить. Ты начинал грустить о маме, а сила в это время рвалась наружу, её нельзя было удержать никакими сдерживающими ритуалами.

–Ба, прости, звучит очень по-книжному, но ни хр… совсем не понятно.

В воздухе повисло напряжение. Бабушка вроде говорила по-русски, но я совершенно не понимал, что она имеет в виду, и это раздражало. Что за «сила как продолжение образа матери»? У нас не научная конференция. Что значит «сила начинала бунтовать»? Ходила с плакатом и требовала выпустить немедленно наружу? Если бабушкины книги написаны таким языком, я много не потерял оттого-то, что не прочитал их. Только ещё больше запутался от таких пояснений.

Бабушка немного подумала и терпеливо предложила.

– Давай попробую объяснить по-другому. С самого начала. Я считала, что заморозки силы будет достаточно. Ты станешь (хотя бы на время) обычным мальчиком. Погрустишь, но примешь смерть мамы. Повезла тебя на могилу, чтобы попрощался. Надеялась, время залечит раны и станет легче. Но часть силы продолжала бродить в тебе. Какие-то крохи, которые просачивались из-за «запертой двери». Пока всё понятно?

– Пока да.

– Ты уже и сам понял, что сам того не ведая, проводил ритуал. Трудно было не заметить, что ты всякий раз пускал себе кровь, поранив руку об оградку. Только после этого мама «выходила» из дома. Прежде всего она стремилась к ране.

– О том, что это своеобразный ритуал, я догадался. Но почему только с мамой?

– Мамина сила, даже скованная в тебе, всё равно прорывалась наружу. Это первое. Второе – ваша близость.

– Хорошо. Но я не понимаю. Кого я видел? Фантом, порождённый воображением? Призрак мамы?

– Боюсь, ты беседовал сам с собой. С подсознанием, если угодно. Сообщила ли мама хотя бы раз что-то такое, чего бы ты не знал?

Я медленно покачал головой.

Нет, ничего такого, до чего я не мог бы дойти сам, мама не сообщала. По зрелом размышлении разговоры с мамой и правда напоминали погружение в подсознание. Но если это просто мираж, призрак, плод воображения, то почему я видел маму только после того, как обильно проливал кровь на мраморную могильную плиту, поранив руку об кладбищенскую оградку? Дом вместо могилы я видел и так, а вот маму только после кровопускания.

Ещё меня смутил тон бабушки. Обычно уверенная профессорская речь сменилась бодрым лепетом выпускницы, которая старается убедить учителя, что к экзамену готова.

Но если я не могу положиться даже на бабушку, то кому в этом мире можно верить? Потерять последнего союзника, да ещё кровного родственника, я не мог.