Потом, уже работая следователем, Дмитрию пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить начальство, что не только ручка – главное оружие следователя. Теперь он практически не расставался с ПСМ: лёгкий и плоский пистолет легко помещался во внутреннем кармане пиджака, практически не вызывая неудобств.

Дмитрий, задумавшись, постоял несколько секунд, отрешённо смотря в чрево открытого сейфа. Наконец собравшись с мыслями, он закрыл дверцу и повернулся к Костику:

– Полетели!

Глава 6

– А если они нас и сегодня не пустят? – спросил Александр друга, открывая дверь в отделение интенсивной терапии.

В нос ударил резкий запах лекарств, перемешанный с вонью хлорки и озона. По светлому коридору брели двое больных, которых обгоняла спешащая медсестра. Мужик, явно посетитель, вёл под руку заплаканную бабушку.

Сердце учащённо заколотилось – Александру вспомнилось время, проведённое в больнице, когда он подхватил воспаление лёгких – отвратительная еда, ещё более отвратительные лекарства – и уколы, уколы…

– Не пустят, – передразнил его Виталий. – У них сегодня смена другая.

Виталий уверенно пошёл вперёд, лавируя между людьми и кадушками с цветами. Как всегда, стильно одетый (хотя на первый взгляд казалось, что одет довольно просто) и уверенный в себе. Как это у него получается?

Александр посмотрел на свои штаны с обвисшими коленками, заправил выбившийся край рубашки и подтянул висевшие мешком джинсы. Надо было сегодня новые надеть.

Пройдя по коридору, они подошли к стойке дежурной сестры.

– Добрый день, барышня! – обратился Виталий к миловидной медсестре, сидящей на регистрации. – А мы по душу Михаила Рыбакова пришли. Не подскажете, в какой он палате? И как он, в целом?

– Добрый день, – ответила девушка, – Михаил Рыбаков лежит в семнадцатой палате. Состояние у него стабильное, только к нему нельзя.

– И даже родственникам? Мы с ним братья… как бы. А может, как-нибудь можно?

Виталий сделал наигранное, полное печали выражение лица.

– И даже родственникам как-нибудь нельзя… А вот, кстати, и его лечащий врач, видите? – девушка показала вглубь коридора. – Григорий Владимирович. Спросите у него – может, и разрешит.

Недалеко от дверей лифта какая-то девушка оживлённо общалась с врачом, размахивая руками.

– …конечно, уверена! Миша… Рыбаков мне сам позвонил и сказал, что нашёл формулу. Вы поймите, ситуация в любой момент может выйти из-под контроля, и весь Дальний Восток накроет эпидемия.

– Но и вы меня поймите. Ещё неделю назад ваш Рыбаков находился в коме и не отвечал ни на какие раздражители, я уже был готов констатировать смерть мозга, – Григорий Владимирович повернулся к подходящим парням. – Чем обязан?

– Мы тоже по душу Рыбакова, а тут, оказывается, уже очередь…

– Я вам ещё раз объясняю. Вам всем, – он повернулся и выразительно посмотрел на девушку. – Ваш друг неделю назад был в плачевном состоянии, а когда очнулся, у него начались конвульсии. Он не мог контролировать тело, не мог говорить. Он просто не понимал, где он, что он видит и слышит. Несколько панических атак. Сначала у меня даже были подозрения, что его мозг повреждён необратимо.

– Но вы же сказали, что он сейчас разговаривает… – теряя надежду, сказала девушка.

Врач отвёл взгляд в сторону.

– Да, он ходит, разговаривает и в целом адекватно реагирует на ситуацию, что уже само по себе удивительно. Даже физиотерапевты удивлены, насколько быстро он прогрессирует. Единственное, что не пришло в норму, – это зрение. Фактически пропало периферическое зрение, но для него это, похоже, норма и никак его не удивляет, – Григорий Владимирович посмотрел на часы. – Да и складывается у меня такое впечатление, что находится он в какой-то своей реальности, но это уже вопрос не по моей части. Он практически ничего не помнит, а то, что он «помнит», звучит, так скажем, странно. Кстати, скажите мне, он служил?