Я подняла глаза, ни капли не сомневаясь в том, что где-то в толпе притаился Джеймсон Винчестер Хоторн и теперь наблюдает за мной. Он и правда стоял неподалеку и уминал какую-то булку цилиндрической формы. На его губах играла очень довольная улыбка.

Как только наши взгляды встретились, он сразу все понял. Понял, что я разгадала его код.

И торжественно помахал мне своим обедом.

Я фыркнула и отвернулась. Нашла экскурсовода, который недавно рассказывал про часы, и спросила:

– Если я скажу «Прага» и «палиндром», у вас возникнут какие-нибудь ассоциации?

Экскурсовод расправил плечи. Казалось, спустя много лет наконец настал его звездный час.

– Разумеется.

Я вернулась на Карлов мост, точнее, к башне на восточной стороне, и отыскала там заветные цифры.

135797531.

Палиндром представлял собой дату, совсем как в моей подсказке. В 1357 году, девятого июля, в пять часов тридцать одну минуту утра, был заложен первый камень этого моста. Суеверный правитель. Советник-математик, к которому обратились за расчетами. Дата-палиндром.

Сюжет что надо! Джеймсон отнюдь не шутил, когда сказал, что этот город сделал за него почти всю работу.

– Оцени свою ненависть ко мне по шкале от одного до десяти! Ты меня просто ненавидишь или так, что прибить хочется? – полюбопытствовал Джеймсон, остановившись рядом со мной.

Он улыбался с самодовольством кота, слопавшего канарейку. Так и хотелось сделать с ним… что-нибудь.

– Прибить – еще слабо сказано, – сообщила я, но от задания отвлекаться не стала. Я наконец оказалась в нужном месте, но второй подсказки пока не нашла.

Еще минут десять я ощупывала мост, пока – бинго! – не нащупала между камней что-то маленькое, изящное и металлическое.

Я поднесла находку к глазам, чтобы получше рассмотреть. Серебряный шарм. Форма угадывалась безошибочно.

– Эйфелева башня? – спросила я, взглянув на Джеймсона.

Следующим утром

– М

не нужна конкретная локация, – сказал Орен Джеймсону. – Детали. Имена, если они тебе известны.

Джеймсон улыбнулся главе моей службы охраны своей самой дерзкой и беззаботной улыбкой.

– А мне надо в душ.

В этом был весь он, человек, который вечно балансирует на краю пропасти и не боится зайти слишком далеко – или разогнаться чересчур быстро, лицедей, который прячется за усмешками, как за щитом.

Может, Орен и купился на его спектакль, но только не я. Мне казалось, что со своего места я слышу, как тяжело стучит сердце Джеймсона. Трудно было объяснить словами, по каким приметам я все это понимаю, – я просто знала его, и все.

Знала, как никто другой.

Он прошел мимо меня так близко, что легонько задел плечом.

– Джеймсон, – позвала я, и он тут же остановился и повернул голову в мою сторону, точно и сам не мог совладать с собой, точно я была севером, а он – стрелкой компаса.

– Эйвери, – произнес он так, что я едва справилась с собой. Казалось, он умоляет и проклинает меня одновременно.

А вдруг он повторял мое имя и в те минуты, когда кровь из раны заливала ему грудь?

Я видела, как тяжело он дышит, обдумывая следующие слова.

– Ты можешь заставить меня сказать правду, – наконец тихо произнес он.

Ни усмешек, ни ухмылок, лишь искренность. Я прекрасно понимала, о чем он. Одно короткое слово – Таити – способно было вытянуть из него любые признания. Но…

– Но я прошу тебя, – все тем же тихим голосом продолжал Джеймсон, – этого не делать.

Да, я могла заставить его рассказать мне всю правду. Таков был наш уговор. Он мастерски умел прятаться под масками, а я – лгать самой себе, но «Таити» значило, что пора сбросить броню, перестать прятаться и ходить вокруг да около.