– Т-твою мать, – шипит побелевшими губами  Витька, и на его лбу выступает пот.

– Ниче, – строча макаемыми во флакон  иглами по контуру рисунка на руке, -тянет Чмур.

Из возникающих проколов струится  кровь, которую, время от времени, он промокает   бинтом. Зрелище не для слабонервных,  и мы с Жорой закуриваем.

– И мне, – хрипит Витька, и я даю ему несколько раз затянуться.

        Минут через пять  Степа  откладывает иглы в сторону,  дает Витьке немного отдохнуть и тоже тянет из пачки сигарету.

– А вот вам  военный анекдот, – окутывается он дымом. – Наш боцман рассказал.

        Притаскивают, значит  в госпиталь после боя моремана. Конец осколком оторвало. Кладут на стол, врач зашивает, что осталось, а операционные сестры, видят на обрубке наколотые  буквы  «..ля».  Приходят после операции в палату и интересуются «товарищ краснофлотец, а что у вас на пипке было написано? Валя,  Оля или  Юля?»

Тот посмотрел на них и говорит – там было написано  «Привет ивановским ткачихам от   моряков Севастополя».

        -Га-га-га ! – корчатся все от смеха, и Жора давится сигаретой.

Потом таинство продолжается.

        Спустя  час работа завершена,  и на багрового цвета  Витькином  предплечье, красуется синяя наколка.

– Да,  сделано путем, –  после тщательного осмотра констатирует Жора.

– Какой разговор, – пожимает плечами  Чмур, и еще раз протирает спиртом свое творение. Через пару дней опухоль спадет, и все будет в ажуре.

        После этого мы разливаем  остатки   в  извлеченные Чмуром кружки, разводим   водой из крана и «обмываем» наколку.

        На следующее утро у Витьки поднимается  температура, и мы тащим его после подъема флага в корабельную  санчасть.

– Докололись, мать вашу! –  возмущенно орет на нас  лодочный врач Алубин, и, осмотрев  больного,   сует ему горсть таблеток. – Пей!

        Впрочем,  орет он не совсем искренне. У старшего лейтенанта  тоже имеется наколка. Причем  весьма импозантная и  выполненная цветной тушью.

        Затем док что-то черкает в журнале приема,  определяет  Витьке  один день постельного режима, а мы уходим на лодку.

        В следующую субботу, в окружении  прочих интеллектуалов, Допиро целеустремленно «забивает козла»  в кубрике, к Чмуру отправляются еще два клиента, а  великий художник Бугров, в окружении почитателей его таланта,  живописует  на кальке, готовящегося к претворению в жизнь кочегара.

Боевое содружество

Погожее  летнее утро. Синь залива под солнцем, легкий туман над водой.

       На обширном пустом причале, у высокого борта плавбазы, стоит военный, крытый тентом грузовик  и короткий строй моряков, во главе с мичманом. Напротив – молодой лейтенант со значительным лицом.

Лейтенант – командир штурманской группы, мичман – старшина команды, а шестеро   матросов  их подчиненные.

       По приказу старпома   группа  занаряжена в командировку в Архангельск, для получения  на базовых складах  штурманского оборудования.

– Слушать меня, – грозно обводит всех  глазами лейтенант. – В пути не курить, похабных песен не орать  и  вести себя достойно. Ясно?

– Я-ясно, –  тянут моряки, переминаясь с ноги на ногу.

– Тогда, все в машину, – смотрит офицер на часы и вместе с мичманом  направляется к кабине.

       Через минуту, урча двигателем,  грузовик  катит в сторону КПП, а из кузова скалятся веселые  рожи.

– Хоть Архангельск поглядим, – гудит  старослужащий, штурманский-электрик    Серега Корунский  и достает из кармана пачку «Примы».

– Ага, – поддерживает его приятель – боцман  Вовка Осипенко  и тянет из пачки сигарету.

       Остальные  довольно подпрыгивают на лавках и пялятся по сторонам.