Высунув кончик языка,  и сощурив прозрачные глаза, экипажный художник Витька Бугров, макая в пузырек  с  черной тушью  умыкнутое у штурманов стальное перо «рондо»,  изображает на   листе  кальки  свой  очередной  шедевр.

        На  нем  силуэт атомной  подводной лодки, на фоне «розы ветров» и земного шара,      а внизу, витиевато выполненный  вензель «КСФ»

        Потом все это будет перенесено  на предплечье очередного клиента, обколото  тремя, связанными вместе иглами  и станет подтверждением его славной службы в подплаве Северного флота.

        Этот самый клиент  и мой ближайший друг Витька Допиро,  сидит напротив Бугрова, шевелит кошачьими усами  и с интересом пялится на шедевр.

– Слышь, Бугор, – уважительно обращается он к художнику. –  А ты можешь    изобразить кочегара, как у боцмана на жопе?

– Могу, Витек, могу, –  мечтательно бормочет тот и  принимает от Жоры дымящийся бычок.

        У боцмана, мы видели в бане, на левой ягодице выколот  забавный кочегар в тельнике, в руках у которого исчезающая в определенном месте кочерга, а на правой, вырывающиеся оттуда клубы пара. При ходьбе все это приходит в неповторимую гармонию  и вызывает у зрителей неописуемый  восторг.

        Наколки  на всех флотах мира  существуют со времен Колумба, и наш, Северный, не исключение. Они есть у многих офицеров, мичманов и  даже   адмиралов. Не так давно   на лодке побывала комиссия из Москвы, возглавляемая Главкомом,  и на пальцах одного из сопровождавших его адмиралов было выколото «ВАСЯ».

– Ну, вот и все, –  удовлетворенно хмыкает Бугор, и мы с интересом  рассматриваем  его очередное творение.

– Молоток! –  хлопает художника по плечу Жора  и, аккуратно свернув кальку, передает ее Витьке.

        На следующий вечер, после ужина, мы втроем – Жора, Витька и я,  идем в плавбазовскую  баталерку.  Там нас уже ждем местный спец по наколкам  – Степка Чмур.

– Ну че, принесли?  –  вопрошает он и кивает на стоящие у стола «банки».

Мы молча усаживаемся, Витька поочередно извлекает из-за пояса   наполненную доверху плоскую флягу с «шилом», а из кармана,   исполненный Бугром рисунок.

– Тэ-экс, поболтавв руке посудину,  разворачивает Степан кальку. – Путевая трафаретка. Колем?

– Ну да, –  солидно кивает  Жора, а Витька   с готовностью стягивает  с плеч робу вместе с тельником.

        На выпуклой груди, справа,  у него уже красуется Нептун с  русалкой, наколотые еще в учебке, а на правой, хорошенькая головка девушки.

        Между тем Чмур готовится к операции, и  на столе поочередно возникают  многоцветная шариковая ручка, плоская жестяная коробка с иглами и   флакон с  синего  цвета густой жидкостью.

– Личная рецептура, – свинтив с него крышку, сует Степка флакон в нос Витьке. – Жженая резина, спирт и чернила.

– А я   от нее, того,  не гигнусь? –  с сомнением нюхает   тот  смесь.

– Не ссы, Витек, – подмигивает ему Чмур. – Все будет  как в лучших домах ЛондОна! Садись-ка  ближе.

        Верить Чмуру можно. Добрая половина плавбазовских щеголяет мастерски исполненными  им  наколками,  и  у Степана  нет отбоя от ценителей  художественной росписи.

        Допиро  с готовностью усаживается рядом с мастером, тот хватает его за руку и, поглядывая на рисунок, быстро воспроизводит его синей пастой  на  левом предплечье.

– Ну, как?

– Глаз – алмаз, – пододвигаемся мыс Жорой  ближе и цокаем языками.  Давай, Степ, запыживай.

        Насвистывая какую-то мелодию, Чмур  достает  из ящика стола индивидуальный пакет, отрывает кусок бинта и обильно смачивает его спиртом. Потом то же самое проделывается с иголками,  и таинство начинается.