Издалека донеслась до пустынной публики удаль молодецкая в виде посвиста, двух притопов, двух прихлопов и пространства между двумя стульями. Странник, уходя в грядущее пел от души, т. е. из разных полюсов мира. Раскрепощением психики это называется, или отказом тормозов.

Соло Вий, соло Вий, душечка, —

Кот на реечке радостно поет.

Раз поет, два поет, три поет —

И копеечка жирная растет.

Стремление свалить по привычке ответственность за свою жизнь на других иванов на сей раз не увенчалось успехом. Опыт родства не позволил. Благородство странника не имело границ. Познание своих возможностей или их пределов, по-прежнему пугающее и одновременно страшно притягательное занятие. Притягивало и отталкивало буквально все. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте казались кощунственным непотребством по отношению к остальной – продвинутой (или сдвинутой) части человечества. Странник был суров и не весел не просто так, а из солидарности. Все живут в мороке или обмороке, так зачем же вылезать в светлое будущее? Чем я хуже других! Солидарность, она и в Польше таких дел наделала, что и не поймешь, кто, чем и в чем солиднее выглядит. Да и хата – махасамадхи – всегда с краю или на краю своих возможностей. Так сказать, крайний уж очень случай.

– Как это я – такой мелкий (великий, обратная сторона медали. – Прим. авт.) и примитивный (могущественный), подниму руку на сложившиеся – «правильные» устои? – пугался и пугал сам себя странник. Пугать и пугаться было привычным делом, а вот прыгать в звездную бездну неизвестного – увольте, – баловство. Да и всеобщее правило или вилы в бок сказывались. Вилы в боку или Орел неосознанности тиранили печень Прометея.

– Да кто я такой!? Кто дал мне право обижать сирых и убогих (знающих и мудрых) сказками о волшебном устройстве мира? Кто дал мне право попирать устои неведения наглым обманом? Кто дал мне право быть смелым и сильным (глупым и слабым), тогда как другие сидят в болоте гиблом?

Все бы ничего, так бы и заел себя поедом странник. Глядишь, прожил бы смирненько в щель забившись, но взбунтовался в нем дух свободы, а может – противоречия. Обнаглел дух до безобразия. И проснулась в страннике странная наглость – желание жить! Да не просто жить как все, а жить по своему собственному праву и выбору! Так сказать, по своему мнению, по своему хотению, да по своему умению! Долго сказки пишутся, да скоро сказываются. Только вот как обрести это хотение, а к нему разумение, да умение – никто как-то и не рассказывает. В институтах этому не учат. Все своим непосильным трудом зарабатывать приходится.

– Да это Я сам себе даю право на беспредельность! – в отчаянной тоске от ответственности за свою жизнь взвыл странник. Он лихорадочно отрясал прах страхов, вцепившихся костлявой рукой в надпочечники и горнило свободы, то бишь горло. Обиды давили кашлем. Страхи щемили, т. е. забивали обратно в щель.

– Вот где оно игольное ушко для верблюда сокрыто, – откашливаясь и давясь комом обид в горле, открывал истину полузадушенный странник. Чакра вишудха перекроет кислород и все пути к свободе, если себе приговор на странствия не подпишешь.