Несмотря на то, что уже поздно, в ресторане куча посетителей, и я их презираю так же, как и месяц назад. Я ненавижу их за их же успех и богатство, ненавижу за то, что одним всё, а другим ничего. Смотрю на них всех исподлобья, большинство мажоров, конечно, не отвечают на мой взгляд, а те, кто и делает это, выражает только брезгливость. Вижу и рыжую бабу, она по-особенному ненавидит меня своим взглядом.

Поднимаюсь по знакомым ступенькам и прохожу в не менее знакомый кабинет. Немного подташнивает из-за воспоминаний, связанных с этим местом.

Воронов снимает пальто, бросает его в кресло, туда же летят перчатки. Он грациозно занимает место за письменным столом и направляет свой пронзительный взгляд на меня. Я стою на пороге и наслаждаюсь тем теплом, что витает в ресторане. Как же, сука, хорошо!

— Сними куртку, — слышу короткий приказ и не понимаю нафиг это делать, но всё же выполняю.

Снять блядскую куртку получается не сразу, у меня болят руки, и я стараюсь как можно аккуратней вытащить их из рукавов. Вроде ничего не сломано, но еще долго будет болеть, я знаю.

— Подойди, — взгляд глаз-льдинок ни на секунду не отпускает меня, и я начинаю его ощущать физически.

Медленно подхожу, старясь держать ровную осанку, чтобы не выглядеть уж очень жалкой. Спина болит, но я не позволяю себе сгорбиться, должно же остаться хоть какое-то достоинство. Останавливаюсь у самого стола. Воронов подается вперед и сосредоточенно рассматривает мой нос. Похоже, с ним действительно всё очень фигово.

— Иди сюда, — указывает рукой на место рядом с собой.

Подхожу и ловлю себя на мысли, что не боюсь, а стоило бы, ведь Воронова все боятся. Таков закон.

Сжимаю пальцами куртку и останавливаюсь в шаге от него. Картинка немного проясняется, но глаза всё равно почему-то слезятся.

— Дышать можешь? — слышу вопрос.

— Сейчас уже нет, — гундося, отвечаю.

— Понятно, — Воронов встает и поворачивает мое лицо в сторону света электрической лампы, горящей под потолком. — Ничего страшного, — констатирует.

— Он очень болит, — нехотя признаюсь.

— Сейчас перестанет.

В одну секунду Вадим резко ставит мой хрящ или что там на место. Слышу хруст и ощущаю дикую вспышку боли, которая почти сразу же проходит. Хочется обматерить этого говнюка, но потом я понимаю, что снова могу дышать.

— Легче? — с кривой улыбкой интересуется.

— Ага.

— Сам не раз вправлял себе нос, уже обученный. Ну а теперь, объясни-ка мне, какого черта здесь ошиваешься? Кажется, я четко тебе сказал, чтобы ты у меня перед глазами больше не маячила.

Так и знала, что всё начнется в таком духе, поэтому удивленных взглядов с моей стороны не следует.

— Мне нужна помощь, — шепчу и всё еще не верю, что опять могу нормально дышать.

— И с какого перепугу ты решила, что я помогу тебе? — черные брови выгибаются, а на губах мелькает ледяная насмешка.

Желание ударить Воронова растет, но я ломаю себя и еще крепче впиваюсь в ткань своей куртки.

— Потому что мне больше не к кому обратиться, — отвожу взгляд в сторону, ощущая ноющую боль унижения. Она неожиданно оказывается сильней, чем в ушибленном носу.

— Вот как, — ухмылка сползает с губ, голос звучит задумчиво.

Я стою и не шевелюсь. Опять это чувство полной беспомощности как тогда, когда я болела и почти ничего не могла сделать сама. Сейчас же происходит что-то подобное и это раздражает меня.

— Да, вот так! — вспыхиваю и впиваюсь злобным взглядом в Воронова. — Можете порадоваться! Мне нужна помощь и так уж сложилось, что взамен мне нечего дать, поэтому надеюсь на ваше благородство и безвозмездность, если, конечно, вам известен смысл этих понятий. Просто ответьте, вы мне поможете или нет, чтобы я не унижалась лишний раз! — меня трясет от омерзения ко всей этой ситуации. Не умею прогибаться, даже когда это очень необходимо, воротит.