Пробы телесных практик – йога, рейки, массаж – давали один результат. Люди чувствуют мою сильную энергию, я не чувствую ничего. Гипноз не действует. Алкоголь, табак, трава не дают измененного состояния сознания.

В общем, тайна бытия оказалась мне очень интересна, но совершенно закрыта. Так что, я продолжал заниматься тем, что мне в тот момент открылось в жизни и очень меня занимало – творчеством.

Жизнь как творчество

Творческие ощущения начали возникать у меня еще во время учебы в Новосибирске. В Москве я пытался делать короткие письменные зарисовки, в Нью-Йорке написал несколько рассказов, а в Израиль ехал уже с твердым намерением заниматься литературным трудом. Намерению не суждено было сбыться, но попытка показать рассказы литераторам привела меня к знакомству с Леной Макаровой, которая познакомила меня с детским творчеством, творчеством вообще, искусством, и мне, наконец, открылось понимание того, что происходит в жизни.

Я понял детей, детское восприятие мира оказалось мне очень понятным. После чтения книжки Лены про детское творчество мне захотелось как-то структурировать ее и сделать более четкой, объясняющей взрослым детский мир. Для этого я стал ходить на ее занятия с детьми, но быстро забыл про структуризацию и увлекся самим процессом. Наконец, я понял, чем живут дети и как мне с ними контактировать, а затем ощутил, что если ко взрослым буду относиться так же, как к детям, то это частично решит проблему моего общения со взрослыми.

Я обнаружил у себя сильный талант ко всем возможным художественным искусствам. Кроме того, мои технические способности были очень полезны при организации и оформлении всевозможных мероприятий. В дальнейшем наша совместная работа с Леной так и строилась – я обеспечивал технические средства реализации ее творческих замыслов. Я ассистировал на детских занятиях, редактировал и переводил тексты, снимал и монтировал видео, разбирал и классифицировал документы, папки и компьютерные файлы.

Главное, чему я научился у Лены в восприятии искусства – это чувствовать живое и неживое в творчестве. Я понял, что это и есть главное в искусстве, что все технические и стилистические особенности – вторичны.

Впрочем, многие художественные премудрости и подробности я при помощи Лены тоже изучил, так что, опять же, интуитивное восприятие у меня сочеталось с фактическим знанием. Мы очень много обсуждали с ней детские рисунки, классическое и современное искусство, читали тексты классиков. Во время поездок в Европу по проекту о Фридл Дикер-Брандайс мы были в самых крупных художественных музеях, где я увидел все основные произведения западноевропейского искусства живьем и, наконец, почувствовал, как воздействуют на человека настоящие краски на настоящем холсте.

После этого мне, естественно, захотелось самому попробовать свои силы в искусстве, и я решил учиться рисунку у иерусалимского художника Леонида Балаклава. Его работы – очень атмосферные, в них чувствуется максимум жизни при минимуме технических средств. Несколькими штрихами и пятнами он обозначает и сюжет, и композицию, и глубину, и эмоции. Мы полгода рисовали у него практически один и тот же натюрморт со стаканом и яблоком, это было скучно, но зато я понял, как с помощью тона и светотени создается ощущение глубины. Композицию мы достаточно подробно обсуждали с Леной на примере детских рисунков и классиков. Линию я научился чувствовать интуитивно сам, хотя до изучения классического рисунка так и не дошел, а цвет не очень чувствую до сих пор. Но в целом в любой картине я вижу почти все, что в нее заложил художник, и что могут сказать про нее искусствоведы.