– Ника, ну давай смотреть правде в глаза? Какой из тебя Ветер? Так… Сквознячок…

– Я убью тебя…

– Боже!!! Она идет! Ника, я умоляю, полюби меня… Давай, детка, – жарко зашептал Лёва, украдкой запихивая мне в рот гигантскую виноградину, чтобы заткнуть.

Я пучила глаза, пытаясь освободить руки, чтобы вырваться, но его силищу богатырскую мне было не победить. Ёрзала, как блошка, а со стороны, наверное, это смотрелось, как жаркая прелюдия перед сексом, и не иначе! Когда я это поняла, было уже поздно… Боже! Как хочется сдохнуть, чтобы не видеть сотни любопытных глаз, направленных на нас.

Очевидно, я слишком громко молилась о смерти, потому что Лёва решил помочь по старой дружбе и удушить губищами своими в прямом смысле этого слова! Он обеими руками обхватил моё лицо и затянул меня в какой-то неприлично-откровенный поцелуй, от которого я просто не могла дышать! Его рука сползла на талию, затем на бедро, и вот я уже сижу на нем сверху, так невообразимо пошло раздвинув ноги в своем маленьком черном платье. Но самое ужасное, что из его пут выбраться нет никаких сил! Он прижимал меня к себе так, будто мы должны слиться воедино… Горячие ладони протиснулись под платье и заскользили по заднице, то сминая кожу, но дразня странной щекотной игрой пальцев.

Кальянный дым словно в голову мою пробрался, одурманил гнев, решимость удавить этого конченого шутника бретелькой от бюстгальтера и всякую способность сопротивляться. И вот я уже расслабилась, ощущая вспыхивающий пожар, рассыпавшийся ожогами по телу.

– Лёвушка… – елейный тоненький голосок зазвучал где-то над правым ухом. Я даже выдохнула, ожидая, что Доний сейчас отпустит меня, но нет! Сука! Его пальчики стали так настойчиво пробираться под кружево белья, что я опешила от столь откровенной наглости! И только когда по его плечу нервно стали тарабанить красивые, по-орлиному длинные алые ноготки, Лёва лениво отпустил меня, напоследок звонко чмокнув. Театрал грёбаный…

– Елена Михайловна… – Лёвка заулыбался, даже не думая выпускать меня, лишь так по-собственнически обнял, прижал к себе, будто нечаянно водя мизинцем свисающей с плеча руки по округлости груди. Я пыталась дышать… Делала жадные глотки воздуха, уже не обращая внимания на едкий дым, пытаясь успокоить сердце, но не могла… Оно, как заведенное, билось, гулко отдаваясь в ушах, груди и где-то внизу живота, где было так горячо…

– Доний, ты что, подснял шкуру, чтобы отделаться от меня? – тупая пластмассовая Блонди, так откровенно предлагающая себя своими силиконовыми титьками, умостившимися на плече Лёвки, взбесила меня пуще этого театрала. Я как-то внезапно дёрнулась, чем испугала её настолько, что она рухнула навзничь в толпу. И мне бы выдохнуть, унять обиду, но эта Леночка возомнила себя бессмертной и снова зашагала к дивану, томно виляя пышными бёдрами. Лёва, не отпуская меня от себя, развернул корпус, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Леночка, знакомься, это моя девушка…

– Что???? – заорала блондинка, но громче орала только я, правда мысленно…

– Мой Ветерок, – шептал Лёвка, жаля ухо жаром своего дыхания. В его движениях не было суеты, грубости, резкости. Он словно в талое масло превратился, опутывал шорохом голоса, нежностью касаний и быстрым бегом пальцев по открытым плечам. – Моя Вероника…

– Да моя ж постель ещё остыть не успела!

– Проветривать чаще надо, Лена Михайловна. Я уже второй месяц тебе твержу, что занят. Всё, сердце моё теперь в её титечках… Хочешь, сама проверь. Занят я, занят!

– Я … думала, что ты про работу… – от бравады Леночки не осталось и следа. Она вытянулась в струну, переводя растерянный взгляд с Лёвки на меня. – Думала, занят и перезвонишь…