Но общение с ним заставляло Колю о многом задуматься. Конечно, парень был увлечен западной музыкой, как и Николай. Его доводы насчет внешнего вида, тоже во многом казались правильными. Говоря с ним об Америке или Англии, Николай невольно вспоминал дедовы журналы. Да, это, конечно совсем другая жизнь, другая одежда и культура.

Постепенно они находили общий язык. Его отдельные постулаты отдавали дешевым снобизмом, но Коля мог с этим мириться и старался понять нового приятеля. Что-то расходилось во всем этом с представлениями Николая о форме и содержании, которые вложили в него школа и родители. Они много спорили, ссорились, орали друг на друга, многие умозаключения Крыленко и впрямь были дремучи. Он с одной стороны, как стиляга, просился на страницы "Крокодила"[26], с другой – был тем же совковым продуктом, что и Коля, просто считал, что достоин какой-то особой, лучшей, жизни, будто он светлый луч в сером царстве толпы колхозников.

После ужина занятий никаких не планировалось, и они по очереди играли на гитаре.

Сергей не обладал особой техникой, но знал несколько интересных аккордов, и неплохо пел Битлов своим высоким голосом. Слух у него, несомненно, присутствовал. Николаю очень понравилась песня "The Sound Of Silence" из репертуара Саймона и Гарфанкела, он попробовал петь вторым голосом, получилось неплохо.

– Ты играешь, неплохо. У меня есть приятель один, Виктор (Сергей произносил его имя с ударением на второй слог), приедем – познакомлю. Чувак фирменный, питерский, учится в Горьком, вот закончит последний курс, – уедет в свой родной Ленинград. Играл в одной известной группе, знает кучу всяких песен, и отлично поет на английском.

– А ты сам-то, где в Горьком живешь? – спросил Николай.

– На улице Горького, в самом начале, дом 1а.

– Надо же! Ведь я, можно сказать, родился в соседнем доме. Мать оттуда родом. Он назвал ее девичью фамилию.

– Здорово, бывают же такие совпадения. Я знал твою бабушку. Сейчас того дома нет. А наш еще держится, но старый уже, скоро, один черт, сломают. Нам предлагают переезжать в Канавино, а мать не хочет. Новую квартиру дают, и недалеко, площадь Ленина. Нам нужно трехкомнатную, нас трое, мать, я и сестренка. Разговор затянулся до позднего вечера.

– Ну, ладно, я пошел аппаратуру проверять. Надо будет на левом самописце бумагу поменять, на ночь не хватит, – Николай выбрался из спального мешка. Транзисторный приемник в горах ловил ближние зарубежные станции на коротких волнах. Прослушивалась Румыния, пробивались какие-то исламские радиостанции с восточными мелодиями. Нормальная музыка лишь изредка попадалась.

Кое-как, они наладили свое пропитание. Крыленко научил Колю варить макароны, картошку и рис, поскольку Николай никакого представления об этом ранее не имел.

– Как ты жил-то до этого, – удивлялся Сергей, – за мамину юбку держался, ждал, когда еду в клюве принесут?

– Ну, с бабушкой я жил, что же тут такого, – обижался Коля. Она меня не учила готовить. Он зачерпнул из бочки питьевой воды, и поставил кастрюлю на плиту. Электроплита разогревалась медленно, они сидели рядом под навесом и курили.

Когда вода закипела, Сергей, комментируя каждое действие, сыпанул соли, и положил макароны в кастрюлю. Когда они сварились и стали мягкими, слил большую часть воды, и вывалил в кастрюлю тушенку из банки.

– Готово. А если бы еще и лука добавить!

Лук они забыли купить. Варево и так было вкусным. Они еще посыпали макароны черным перцем.

– К такой закуске и винца хорошо бы? А?

За вином обычно спускались с горы в сельмаг. Но идти пятнадцать минут – лень. Обычно, там имелся небольшой выбор местного крымского портвейна, муската. Один раз купили там кокур "Сурож", показавшийся им слишком сладким. Много его не выпьешь, все кишки слипнутся. Сухое красное вино из Коктебеля оказалось намного лучше.