– В Ленинграде сейчас белые ночи… мы обычно любуемся… – начал он торопливо.

– У нас светлее…– перебила она.– Да-да… Не верите?! У нас самые светлые ночи… Гораздо светлее, чем в Ленинграде. Но мы не гуляем, мы сидим у окна, слушаем море… Ну, и последние новости программы «Время». Давайте посидим, так хорошо…– Ирина огляделась. – Ой, это же… Это мой детский сад! Я сюда ходила когда-то… Не заперто! – она толкнула калитку и побежала по дорожке. Сергей, не отставая, шел следом.

—Смотрите, качели! Качните! – она прыгнула в низкие детские качели. И— раз…

Ноги взмывали при каждом качке выше головы, казалось, до звезд достать ногой проще простого, а уж большую белую Луну можно просто пнуть, как мячик.

–Хотите, я вам стихи почитаю?– Сергей от нахлынувших чувств сильно раскачивал качели.

«Сейчас Асадова будет читать», – кисло подумала Макарова.

– Давайте! – сказала она вслух и приготовилась терпеть.

Лунные тени – тени печали —

Бродят бесшумной стопой.

В черном как горе земли покрывале

Призрачной робкой тропой.

Многих любовно и нежно качали,

Чутко давали отсвет…

Лунные тени, тени печали,

Мой повторят силуэт!

– Игорь Северянин?! Так этого в школьной программе нет, – удивилась Ирина и с досадой подумала, что не успела это стихотворение переписать к себе в заветную тетрадку, до того как Елена отдала томик непопулярного поэта вместе с двумя сборниками популярного Пушкина за пошив выпускного платья. Такой был товарообмен в этой части света.

– Много чего нет в школьной программе, – отозвался Сергей.

–Я про королеву и пажа люблю…– и подумала: «Интересно, он тоже стихи переписывает, или у него книга есть?»

– Это было у моря, где ажурная пена,

Где встречается редко городской экипаж…

Королева играла – в башне замка – Шопена,

И, внимая Шопену, полюбил ее паж.

Было все очень просто, было все очень мило:

Королева просила перерезать гранат,

И дала половину, и пажа истомила,

И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.

И перейдя на шепот, совсем произнес совсем тихо:

– А потом отдавалась, отдавалась грозово,

До восхода рабыней проспала госпожа…

Это было у моря, где волна бирюзова,

Где ажурная пена и соната пажа.

– Всё!– Она спрыгнула на землю и тряхнула головой, уняв дрожь в теле.– Домой пора! Мама волнуется.

Ирина никак не могла справиться с возникшим желанием нежно обнять его или положить руки на плечи. До этой встречи у нее не возникало желания класть руки первой и тем более обнимать, кого- либо из своего окружения. Наоборот, хотелось хлопнуть портфелем все того же Разуваева и его дружков, но всё это осталось там.….в школе, почти в детстве. Здесь же была совсем другая ситуация: взрослая, наполненная чувственной романтикой.

Сергей, в свою очередь, ощущал трепет. Разница была в том, что она внешне старалась ничем не обнаруживать своего волнения, в то время как он краснел и страшно смущался. Его смущение передавалось ей.

Но все равно было так хорошо! Хотелось подпрыгивать то на одной, то на другой ноге и с каждым подскоком уноситься в небо. Все кружило мягким туманом: звезды, стихи, теплая мужская ладонь…

Двинулись в обратную сторону. Шли рядом, держались за руки, он читал стихи, она

слушала, закидывая голову, собирая глазами низкие подмигивающие звезды….

К дому шли дорожкой между кустами. Кусты почему-то раскачивались за спиной, хотя ни малейшего ветерка не было.

–Вот… Пришли.

–Будем прощаться, – он наклонил голову и весь подался вперед.

«Сейчас поцелует!» – она выпрямилась и напустила на себя строгость для достойного отпора. Было такое правило у нее, поцелуй без боя не давать, тем более первый. Чувство смешивалось с острым желанием ускорить, перейти, наконец, чувственный барьер. Она не будет сильно сопротивляться, так… скорее для общих правил правильных барышень и выпустить истомившее за вечер желание. Но он вдруг полез в нагрудный карман, нашел клочок бумаги и принялся что-то быстро чиркать, при этом сильно наклоняясь вперед, стараясь попасть в световой круг фонаря. Потом протянул ей записку.