Дождливое утро в Домодедово. Год 1993. Под навесом автобусной остановки – хмурые, как погода, пассажиры федеральных рейсов. Только небольшая группка студентов-альпинистов в ярких ветровках, с рюкзаками как-то оживляет мрачноватый монолит бетонной стены за спинами. Студенты с горящими глазами обмениваются впечатлениями о поездке. Среди них – две-три парочки, которые, нисколько не стесняясь, целуются взасос… Эх, молодость!

Подходит грязный по самую «ватерлинию» «Икарус». В салоне, ещё более темном, чем остановочное укрытие, я плюхаюсь на случайное место, даже не взглянув на соседнее кресло. Не все ли равно, с кем проехать рядышком эти сорок минут до столицы?

Качнувшись, автобус плавно трогается с места.

И тут в соседнем кресле что-то начинает шуршать. Поворачиваю голову: худенькая девушка в непромокаемом плаще.

– По делам? – спрашивает она и улыбается уголками губ.

– Ну да, – отвечаю я, прищурившись.

Мне не нравится, когда в собеседники навяливаются. Отвернуться было бы уж совсем невежливо, поэтому я нахмуриваюсь, как будто обдумываю что-то важное. И все же случайная попутчица меня притягивает. Что-то есть в её бледном, измождённом лице, жалкой и доверчивой улыбке, отчего даже сердце щемит. Она постоянно прикладывает ко рту влажный носовой платочек.

– Вчера сделала аборт, – признаётся она, заметив, что я искоса слежу за ее жестами, – еще не успела от наркоза отойти…

Мне – двадцать пять, кровавую подоплёку этого медицинского термина я уже испытала на собственной шкуре. Поэтому, хотя откровение попутчицы и коробит, киваю с пониманием.

– Какой тяжелый день, навевает мрачные мысли, – глядя за окно, продолжает девушка, – Сегодня, наверное, магнитная буря…

Какая странная противоречивость в объяснении плохого самочувствия! Явный интроверт. Ищет, с чего бы начать разговор. Это удивительно, но факт: если ваш попутчик в дороге умудряется раскрыть вам за короткое время несколько подряд семейных тайн, можете не сомневаться: в привычной среде он или она – замкнутый субъект. Просто иногда таких людей «прорывает» и они изливают душу тому, у кого меньше всего шансов столкнуться с ними когда-либо ещё.

– Что делать! – откликаюсь я, – Жизнь продолжается в любую погоду. Это самолеты могут себе позволить не летать. А люди всегда в движении… Вы, вот тоже – в таком состоянии, а куда-то спешите!

– У меня в Москве дочка живет, – попутчица застенчиво улыбается, как будто солнечный лучик пробивается сквозь плотные тучи, – Завтра ей исполнится три годика…

– Вы живете врозь? – удивляюсь я.

Такая малютка, подумать только – всего три года, – растет без матери!

Собеседница кивает и утирает платочком уголки глаз.

– Так вышло. У меня мужа убили год назад. И все так закружилось. Словно в адской пляске. Читали «Бесов»? Там метафора меня поразила: бесовское веселье, как они собираются вместе и кружатся, радуясь человеческому горю…

Пару минут мы сидим молча. После чего она продолжает рассказ, спокойным, чуть охриплым голосом.

– Мы с мужем хорошо жили. Он – коренной москвич. После института хотел в аспирантуру поступать, но друзья заманили в бизнес. А он вообще человек был увлекающийся, если загорится какой-нибудь идеей, весь выкладывался. Я его, бывало, сутками не видела. Когда Полинка, наша дочь, родилась, он уговорил свекровь пожить у нас, чтобы было, кому мне помочь. Но, в целом, жаловаться мне было не на что. Он обожал нас с дочкой, заваливал подарками. Однажды усадил меня в машину и повез за город. На все расспросы отвечал: «Сюрприз!».

На каком-то очередном повороте он притормозил, велел закрыть глаза и пригрозил шутливо: