Прошел, наверное, месяц, прежде чем таинственный собеседник снова позвонил.

– Да-да, – закричала я в трубку и мысленно захлопала в ладоши.

В эфире что-то подозрительно потрескивало, и шумели, как прибой, чьи-то далёкие голоса.

– Эй, не пропадайте! – заволновалась я.

– Связь барахлит, – отозвался собеседник, – Как там твоя книга? Продвигается?

– Более ли менее… Откуда Вы звоните?

Глупее вопроса не выдумать… Не ведать ни имени, ни отчества, ни вообще, кто таков, и при этом интересоваться местом нахождения!

– Издалека, вестимо. – хмыкнул некто, – Ну ты как, дозвонилась до нашего друга?

– До какого друга? Ах, этому… Нет, никак не насмелюсь.

– О! Это несерьезно! Не насмелится она, – собеседник цокнул языком, – Время, радость моя, поджимает! Тебе сколько лет?

– Тридцать шесть, – упавшим голосом призналась я в том, в чем обычно с маху не сознаются.

– Не успеешь глазом моргнуть – сорок стукнет! И всё, прощай молодость! Так что, отставь-ка свою ложную скромность на полочке в ванной и позвони ему, пока не поздно.

– Я даже не знаю, куда… я номера не знаю!

– Пошевели мозгами, детка! Услышимся…

В телефонной трубке окончательно засвербило, и связь оборвалась.

…Явсе-таки надеюсь тебя отыскать. Я в это искренне верю. И пускай наши взаимно несуществующие миры окружены такими плотными мембранами, что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем живому существу попасть из одного в другой, но рано или поздно, ведомые чутьём, мы подойдём к границе так близко, что сможем коснуться пальцами пальцев и услышать друг друга. А это – уже немало…

Помню, одно время все мои помыслы направлены были лишь на то, как бы отвоевать у судьбы кусочек женского счастья. Точно так же как потом мне не понятно с чего взбрело в голову заняться сочинительством. А тогда я не пропускала ни одной вечеринки, жутко флиртовала с любым, кто давал тому повод, да и спала… не то, чтобы со всеми подряд, но без особого разбора. Мне казалось, сделай я над собой небольшое усилие, и окажусь по ту сторону одиночества, где ждет кто-то свой, по-настоящему близкий. Но этого не случилось. После развода с мужем мне пришлось пережить ещё несколько серьезных разочарований. Иной раз иллюзия безмятежной влюбленности исчезала так внезапно, что не давала ни малейшей возможности опомниться. Как будто резко, в самом непредсказуемом месте обрывался полнометражный фильм.

Так продолжалось несколько лет. Я очень боялась, но все-таки вынуждена была признать, что жизнь моя – сплошная повседневная борьба за выживание, – никогда не украсится длительными и гармоничными взаимоотношениями с мужчиной. По правде сказать, я никого не могла долгое время вытерпеть. В одно прекрасное утро я просыпалась, пристально изучала лицо спящего под боком самца и приходила к выводу, что он мне отвратителен. «Какая ошибка! Ты думала это любовь…».

Ты растворяешься во мне, словно солнце, словно животворное пламя, не обжигающее, а приносящее неземное блаженство… Ничего плотского, но я понимаю – это грех, в том первозданном смысле, какой заложен был Создателем.

Сехейа! Я до смерти хочу твоего тела. Если нужно, я готова поделиться с тобой плотью и кровью, отдать тебе половину сердца и легкое, чтобы ты мог дышать этим воздухом, и правое полушарие, чтобы мы стали как одно… Я бы сотворила тебя, если бы могла. Но непроницаемое забвение обволакивает тени былого… Помни я твое настоящее имя, повторяла бы его бесконечно, как священную мантру, чтобы добавить тебе сил и решимости прорваться сквозь толщу времени и пространства…

Опять уселась за комп. Мазохистка! А ведь думала отвлечься хоть сегодня. До одури пялилась в телевизор, просматривала свежие сплетни в газетах. И всё-таки села. В два пополуночи. Для меня – как бы, в общем-то, норм. Тем более, что домашние спят уже таким глубоким сном, что можно слушать потихоньку старые баллады и отворять скрипучую оконную раму, чтобы покурить. Кстати, о зависимости. Думаю, творческий процесс тоже способствует активной выработке в крови эндоморфина, потому что меня, например, страшно напрягает, если на сон грядущий не черкну хотя бы пару строк…