Воспитательница справилась с эмоциями, стукнула шариковой ручкой по вазе и, чуть наклонившись вперед, нараспев произнесла: – Ну, дети. Кто знает ответ на Алешину загадку?

Дети зашумели и, недоверчиво поглядывая на меня, стали предлагать варианты: река, цветок, машина, а маленький Петя был, пожалуй, ближе всех к ответу, сказав, почему-то, простыня. Но никто из них не угадал мою рубашку. И когда я, на все предлагаемые ими варианты, молча и даже торжественно ответил отрицательным кивком головы, воспитательница вновь взяла на себя руководство: – Ну что ж Матвеев, расскажи теперь всем ребятам об этом загадочном предмете.

Мне уже не хотелось рассказывать ВСЕМ о своей волшебной рубашке, но другого выхода не было, и я принялся объяснять: – Это рубашка… Это моя рубашка, в которой я родился. Она голубого цвета. Все дети, которые рождаются в таких рубашках самые счастливые, умные и умелые. Так мне сказала моя мама. Правда, я никогда не видел свою рубашку, но, когда пойду в школу, я ее надену, – мне казалось, я дал исчерпывающий ответ и вполне заслужил похвалу, стоя в ожидании поклонения воспитательницы. Однако то, что произошло дальше, никак ни вязалось с ощущаемым мной успехом. И даже теперь, при воспоминании того дня, у меня как будто все съеживается внутри. Хочется свернуться калачиком, закрыть голову рукой, и спрятаться. От себя же самого.

– Наверное, Алеша, я вынуждена буду не засчитать твою загадку и тебе придется задуматься над другой, поскольку та рубашка, о которой ты ведешь речь, не су-ще-ству-ет! Она есть, но, увы, не такая как тебе кажется. Твоя мама не объясняла, что значит родиться в рубашке, потому что ты слишком мал, чтобы понимать такие вещи. Но одеть тебе ее не придется… Ну что ж дети, продолжим, а Матвеев без своей «волшебной рубашки» подумает еще, – она улыбалась.

Я, стоя с раскрытым ртом, менял окраску по бардовому спектру, плавно переходя все к более темным оттенкам. В груди рос и рвался наружу крик отчаянья. Осматриваясь вокруг, я видел как дети, тыча в меня пальцами, начали хихикать. Кто-то, прикрывая рот, а кто-то, смеясь в открытую. Воспитательница стала приподниматься над столом, успокаивая их, но тут мальчик с рваными колготками, стоявший передо мной, повернулся и… на его лице оказалась улыбка. Может быть, он всего то хотел приободрить меня и успокоить, но я видел только эту «жирную», наглую улыбку. Размытые слезами очертания его физиономии, превратили лицо толстого мальчика в морду, насмехающегося надо мной монстра. Звуки вокруг стали глуше и раскатистее. И я взорвался…

С криками: – Нет! Вранье! Она есть! Ненавижу! – я вцепился в это пухлое лицо и начал со всей силы дубасить сандалиями по ногам бедняги. Краем глаза я заметил, как туша смотрительницы, будто мгновенно разжавшаяся пружина, вылетела из-за стола. В это время я дернул на себя за одежду толстого мальчика. Нас двоих по инерции понесло прямо на чудесный замок, в который было вложено столько детской любви и старания.

Мы разметали все башенки и дороги, разрушили большинство военных укреплений, смели с ковролина импровизированный сад вместе с домиком феи. Все безвозвратно распалось на части, будто сметенное бомбовыми ударами. Сейчас мне кажется, что самые беззаботные дни моего детства умирали в той агонии борьбы.

Непродолжительное время, шокированные и испуганные происходящим, дети притихли и молча наблюдали за нами, катающимися по полу. Но в какой-то момент сначала смуглый мальчик, по-моему, один из первых строителей замка, а за ним и другие, ослепленные яростью, налетели на меня, и я почувствовал на себе их частые и злые удары. Я получал по ребрам, голове, ногам, в пах. Было очень больно. Воспитательнице не удалось сразу остановить кровопролитие, но спустя минуты ее сильная рука все же прижала меня к себе.