Итальянские тукли-лоферы от переполненных переживаний начали шморгать носами. Сказать им было нечего. Потрёпанные и заношенные, они слабо верили, что родом из Венеции.
Порванные сабо от стыда прятались подальше, не подавая звуков.
– Фить! – новая пара туклей летела с лёгкой руки молодой хозяйки. Явно день был у неё неудачным.
– С приездом в наше братство! – запищали испанские эскадрильи. – Ваш черёд жаловаться. Но свадебные тукли молчали…
А как думаете, что говорят ваши туфли-тукли?
Оксана Царькова
ПЕНЬ-ТЕНЬ
Комары зудят. Сил нет слушать. Б-з-з. И ещë эта…
На веточке качается и комаров подзуживает зудеть. Фея! Фря!
Я ей и влупил от души.
Всë, что назудело. И про комаров, и про всех, кто мешает мне… ну, и так…
Много я перенял от тех, что на мне посидеть любят. Грибники всякие, парочки неуëмные. И все норовят свой *ад на меня пристроить.
Вот я и стал тем, кем стал.
– Ворчишь всë, старый Пень? – Фея-фря перестала качаться на ветке и уселась на меня. – Сейчас я тебя поправлю чутка, чтобы ты лето не портил. Выбирай…
И давай палкой волшебной своей в меня больно тыкать и выкрикивать.
– «С», «Д», «Л», «Т»…
– Твою мать! – не выдержал я.
– Значит, «Т»! – хряпнула Фря.
И улетела Я?!
Тень?! Был Пень, а стала Тень…
– Хорошо, что не «Хр»… – пискнула Фея.
Хорошо.
Пойду комаров душить. Буква эта ничего не поменяла в концепции моего мировоз-з-з-зрения.
Ненавижу комаров. Душил, душу и душить буду их, гадов…
Бздынь! Убили! Меня убили тапком по морде!
Бли-ин! Я и Пень, я и Тень, я же и комары…
– Эй! Фея! Возвращай, как было. – Я ору что есть мочи комарами, тенью и пнëм. – Я хочу назад, чтоб на мне сидел *ад.
***
– Проснись, Серëжа! – Жена ласково щекочет меня травинкой. – Уснул на пеньке, зад отсидишь. Вон, и комары тебя искусали…
Я разлепляю глаза…
– Фря-я-я-я-я?!
Бздынь!
Ольга Гузова
ДЕРОЧКА
Небо заволокло тяжёлыми серыми тучами. Дерочка прижала несколько оставшихся перьев, через которые проглядывала короткая серая шерсть.
Она настолько замёрзла, что, сдерживая стон, непроизвольно постукивала клювом о ствол старой липы.
Она наблюдала, как баба вынесла из сеней чугун, из которого густо валил пар и вкусно пахло. Она неловко шаркала огромными сапогами покойного мужа.
Третий год Дерочка наблюдала за этой женщиной и не понимала, почему та носит обувь покойного мужа, варит в чугуне и сыну говорит плохо про всех невест в округе.
Баба поставила снедь на тропинку и облокотилась на забор, обсуждая с соседкой холодную весну, похожую на которую не могли припомнить самые старые жители деревни.
Во дворе появился молодой парень с вязанкой хвороста, чтобы в такой холод согреть избу.
– Де-е-ер-р-р, – вдруг вырвалось у птицы.
Пернатая от испуга сунула крыло в клюв, но было поздно: люди её услышали и заметили.
Хозяйка двора перекрестилась, запуталась в сапогах, бухнулась на колени аккурат возле чугуна и нечаянно толкнула закопчённый котелок.
– Горе-то какое, – завыла она, в десятый раз осеняя себя крестом, – мало нам беды, так эта кликуша мороз пророчит!
Её сын бросил хворост и юркнул в сарай, вытащив оттуда огромную лестницу, которую тут же приставил к липе.
Дерочка вздохнула и повторила:
– Де-е-ер-р-р.
Баба рядом с чугуном заплакала:
– Жили нормально, так нет, тварь эта поселилась рядом, дёргая беду. Может, и обошлось бы… а ведь кричит сволочь эта! И суп из-за неё разлила!
Парень подхватил длинную палку и, ловко перепрыгивая перекладины, добрался до гнезда птицы, которая, считалось, приносила плохие вести.
Он несколько раз пырнул в гнездо, и из него выпали 2 розовых птенца.
– Де-е-ер-р-р, – ещё раз крикнула птица и взмыла высоко в небо, оставляя своих детей, которые ещё не успели ни опериться, ни покрыться шерстью.