А что же «Комфорта»? Она по-прежнему процветает. Стареющие подруги, знающие себе цену, всё так же шепчутся по вечерам и распивают чаи под старинным абажуром. Да там полно и молодых. И Книфа заглядывает к ним на огонёк похвастаться очередным нарядом, а то и задержаться на пару деньков, пока волшебная кнопка не позовёт её в путь.
Елена Лебединская
ПИФРЫ
Как думаете, в три часа день наполовину пуст или наполовину полон?
В три часа дня цифры перестали быть цифрами и стали пифрами. Теперь они не отсчитывают время, а гуляют сами по себе. Как кошки.
Пифры не указывают на возраст, не регламентируют время пробуждения и конец рабочего дня, не собираются группами и не делятся друг на друга. Они просто пифры. Не меньше и не больше. Пососкакивали со всех циферблатов, линеек, экранов, паспортов, кредитных карт – и были таковы.
Лежебочат себе на солнышке в ромашковом поле, листают страницы в произвольном порядке, выдувают бессчётное лучишество ягодных коктейлей и поют песни.
Как считаете, в мире пифр стало бы лучше?
Валерия Малыхина
ТАБУРЕШКА
Табуретка решила уйти.
Думала долго. Минут восемь.
Нацарапала прощание саморезом по подоконнику.
Взяла псевдоним, вырезав на ножке криво: ТАБУРЕШКА.
– Всегда мечтала об имени Шанель, – воздушный поцелуй полетел в трюмо, потерял балласт, вляпался в обивку кресла.
Табурешка решительно переминалась с ноги на ногу в дверном проёме, бубнила считалочку. Захотела сразу всё. Эников, беников и вареников.
Храп комода выстрелил Табурешкой за пределы мебельного ангара.
– Это так по-чешски – уйти, не почувствовав славы, бросить концы в траву, остаться голодной после сна, не солоно спавши, и с горячей головой окунуться в пожар водоворота жизни.
Столб ответил свинским молчанием, и Табурешка побежала по проспекту Гагарина.
– Не прощаюсь! – бросилась в подворотню.
Прекрасный собеседник, сразу видно человека с образованием!
…Утро разрывало СМИ новостями из города П:
«Табурешка в гостях у мэра…»
«Уроки риторики и осознанного гербария с Табурешкой в день города П…»
«Жители города П голосуют за Табурешку…»
А вечером сторож Абрам Иванович проиграл в шашки комоду, закупорил бутыль с уайт-спиритом, проветрил помещение мебельного цеха.
И бросил пить, курить и материться разом.
Татьяна Мотовилова
ДОР
На поверхности засохшего вулкана стоял стол, рядом ютились воробьиные пёрышки и восседал на краешке дор.
Неказистый сверчок-дор был не стар и даже очень-преочень немолод. Он каждый день просил мать отдать ему стокилограммовый поезд, чтобы улететь на первом облачке в страну невиданных чудес. Ему очень хотелось найти заблудшие налету думы, и гудок поезда как нельзя лучше смог бы ему в этом помочь.
Мать у дора – весьма почтенная сверчиха – была в преклонном возрасте и ничуть не преклонна.
Поезд был ей и самой нужен, для ощущения собственной нужности.
«Зачем тебе эти думы?! – твердила, присвистывая, она. – Так стало неспокойно без них, что я забываюсь и живу спокойно дальше».
Дор, медленно покачиваясь на торчащей из стола щепочке, взывал к непонятному объекту, заблудившему его думы, и нескончаемо дул.
Неугомонная забота поиска придавала ему значимости.
Мать восхищалась, а сын почётно переливался в лучах славы.
Даже стих придумался:
Картина вызвала бы бурное недоумение у случайных путников, но в каждом абсурде есть свой смысл.