Обычно импульсивный и ярко выражающий свои эмоции Влад сегодня был на редкость сдержанным. Злая гримаса с самого пробуждения не сползала с его лица и видеть сегодня он никого не хотел и как только зашел в свой кабинет. Однако, как назло, посетители в первые тридцать минут рабочего дня валили к нему один за другим.

Он тоже сегодня не мог уснуть после домашнего скандала – спать ему пришлось в комнате, в которой обычно они селили гостей, и кроме дивана, как выяснилось за все ночные часы, неудобного, и как оказалось, скрипучего, больше ничего в этой комнате не было. И даже не семейные разборки его расстроили, а скорее Катины слова и ее действия – он не думал, что она, эта умная и интеллигентная девушка, позволит себе вторгаться в его жизнь – жизнь, которая к ней, к Кате, никак не относилась.

– Может, возьмешь выходной и проспишься? – сухость в его голосе не пропала.

Катя, прикрыв глаза, покачала головой.

– Кать, – чуть мягче сказал Влад, – не пори горячку. Ты вчера была не права, вспылила. Но все пройдет, – он посмотрел ей в глаза.

Внутри Кати уже ничего не бурлило. И злость, которая ночью кипела с неистовой силой, вдруг пропала. Испарилась. Исчезла.

– Не пройдет, – холодно сказал она, – подпиши.

Влад подумал, что она его испытывает. Разводит. Блефует и просто хочет заставить его помучаться, чтобы он что-то понял. Но ведь он, Влад, умный и проницательный, каким он всегда себя считал, ее комбинацию просчитал и, конечно, он ей сейчас подыграет.

– Кать, – он взял в руки листок и потряс его в воздухе, – я два раза одного и того же человека в организацию не беру. У меня не так много принципов в жизни, но здесь это железобетонно. Я не прощаю предательств.

– Тем лучше, – спокойно сказал она, – значит, я никогда сюда не вернусь. Подпиши.

С минуту он колебался и даже предположил, что она, возможно, не шутит и все сейчас происходит взаправду и что она, действительно, может уйти и из компании, и из его жизни навсегда. Но потом, не восприняв все-таки эти мысли всерьез, он отбросил их и решил не торговаться. Достав ручку из малахитового органайзера, он резким движением руки оставил на листе свой росчерк.

«Вернется» – подумал Влад, отдавая ей заявление. Он смотрел ей вслед и видел, как она качающейся походкой вышла из его кабинета и тихо прикрыла за собой дверь.

Он впоследствии пожалел о том, что отпустил ее в то сентябрьское утро, что не настоял на дне отдыха и не дал ей одуматься. Он не один раз спрашивал себя, что, возможно, глубоко внутри себя он хотел ее отпустить и поэтому не стал держать, упрашивать и уговаривать. Ведь он. Но он этого не сделал.

Она не вернулась.

Ни через день, ни через неделю и даже месяц. Она не писала ему сообщений и не звонила и у него сложилось впечатление, что она совсем забыла его.

Катя, забрав свои небольшие пожитки с работы, после обеда, стояла на набережной, когда день уже катился к своему логическому завершению. Сентябрь подходил к концу. Он, на удивление, выдался сухим и теплым. Кораблики своими металлическими телесами все еще разрезали толщи воды в Неве и каналах, разнося звонким эхо по каменным стенам города историческую информацию, оглашаемую гидами. Водная ребристая поверхность воды, испещрённая волнами от проплывающих мимо со стремительной скоростью тех самых корабликов и катеров, раскачивала понтон. В Катиной душе все тоже качалось из стороны в сторону: прошлое проносилось в ее голове яркими кинолентами, закручивая поток событий в кольцо уробороса, пожирающего самого себя. Недолго думая, она села на кораблик, пытаясь понять, что же ей делать дальше. На удивление после тяжелой ночи сон в голову не лез, а когда речная прогулка закончилась, Катя села на другой кораблик, а потом еще и еще, пока ее совсем не сморило и она, не помня себя, дошла до своего старого двора на Васильевском острове, где она и прожила все три года после переезда в Петербург.