Разинув рот, не верю собственным ушам. Мир вокруг словно перестает существовать.

Что, черт возьми, вылетело из его поганого рта?!

Не желая усугублять ситуацию, открываю дверь, как только Льюис притормаживает на светофоре. Но все же не могу преодолеть себя.

– Кто знает, чем ты занимался, когда чинил машину, – я вкладываю в слова всю испытываемую неприязнь, надеясь, что он прочувствует переполняющее меня негодование. Кажется, сейчас ненавижу его как никого другого.

– Вали к нему, занимайтесь историей! – Выкрикивать Льюис, ударив по рулю так, что привлекает внимание прохожих.

Он дает по газам и оставляет наедине с осуждающими взглядами. Истошный визг по асфальту давит на виски, а едкий запах жженой резины повисает в воздухе.

На часах начало третьего, а я нахожусь непонятно где из-за отвратительного поведения Льюиса. Ради всего святого, я никогда не давала повод для недоверия. С тех пор как впервые поцеловала его, ни с кем не флиртовала. Но всякий раз, когда он замечает чужой взгляд, устраивает самый настоящий допрос с пристрастием. Меня душит несправедливость, ведь никогда не выражала подозрения на его счет. Никогда не звонила с вопросами, где он, с кем и когда вернется. Именно так, по моему мнению, выглядит доверие.

Официально заявляю: сегодня самый паршивый день в истории.

С намерением отвлечься от произошедшего, ловлю такси и направляюсь к заказчику в одиночестве, ведь за то время, сколько стою на месте и смотрю на проплывающие мимо машины, Льюис не изъявил желание вернуться и поговорить. Молчание пугает, оно как наказание. Хуже всего, что я привыкла к таким методам. Знакома с последовательностью.

1. Гложущее чувство вины.

2. Раскаяние.

3. Принесение извинений.

4. Прощение.

Признаю, что не сказала, но не понимаю, за что подвергаюсь моральным пыткам. Рэй не тот, на чей счет стоит беспокоиться. Я вижу в нем поверхностного мальчишку, который капризничает из-за цвета дарованной машинки. За что меня наказывают?

Добравшись до пустой квартиры, которую совсем скоро обставят мебелью, наполнят домашним уютом и семейными вечерними посиделками, бросаю ключи и рюкзак на пол.

Представляю, что это мой дом. Сюда ежедневно возвращаюсь и наслаждаюсь безопасным островком, который невзгоды обходят стороной. Мне остро не хватает места, где могу обрести желанный покой. Где буду чувствовать себя в безопасности. Откуда не выкинут в любую минуту. Кто знает, может быть, Льюис уже трамбует мои вещи по пакетам и выставляет за дверь. Я живу на пороховой бочке, не имея права голоса. По правде говоря, никогда не ощущала себя в нем как дома. Никогда не чувствовала себя полноценной хозяйкой. Моя прерогатива – жить там на птичьих правах. Я нигде не могу найти себя, как будто такого места вовсе не существует. Тексас-Сити слишком мал, Нью-Йорк до невозможности велик.

Поработав в тишине неопределенное количество времени, валюсь с ног от физической усталости, морального истощения и чувства вины, но делаю выбор в пользу метро, чтобы сохранить несколько долларов, которые могу потратить на что-то более полезное, нежели такси. Если Селена узнает об этом, вероятней всего, выслушаю нотации по поводу ночных прогулок, представляющих опасность даже для физически подтянутого здоровяка. Но и в метро нетороплюсь спускаться. Прежде всего заглядываю в рюкзак и ищу мобильник. Гордость ничто, когда на кону здоровье или жизнь. Я снова становлюсь той, кто делает первый шаг. Но переключаюсь с поисков телефона на блокнот, которого нет. Опустив рюкзак на массивные каменные перила, перебираю конспекты, и с каждой последующей секундой в груди нарастает тревога.