Но к этому времени я уже чуть прозрела и стала понимать, что, хотя для меня он – любимый папа, но в отношении мамы его любовь какая-то неполноценная что ли. Мне нравилось, что в моей семье не было сцен и разборок между родителями, но маму одну в слезах я иногда видела. Она не закатывала истерик, но из разговоров родителей я понимала, что она просит папу о помощи в семье, что ей трудно одной вести хозяйство. Работали они одинаково много, денег зарабатывали примерно одинаково, но придя домой, мама ещё готовила, стирала, шила нам и себе, потому что в магазинах сложно было купить что-то красивое. То есть и после работы, и на выходных она мало отдыхала. Папа же любил после работы зайти к кому-то из бесчисленных знакомых, а в выходные ситуация повторялась. Естественно, что у знакомых не обходилось без выпивки. Так папа расслаблялся.

Мы с сестрой рано начали помогать маме убирать квартиру, рано научились готовить. Но сама мысль, что муж развлекается, а у неё нет лишней минутки отдыха, была обидной.

Ситуация в нашей семье меня заставляла задуматься о будущей модели собственной семьи. Особенно когда я видела, какой заботой и вниманием окружают некоторые из друзей и соседей своих жён и детей. Я думала, что хочу в будущем именно так. Я видела, как мужья варят варенье, гладят бельё, возят на машинах своих жён, чтобы они не толкались в общественном транспорте, и другие знаки заботы с их стороны.

В моей семье этого не наблюдалось. Я видела, что мамин вклад в нашу семью несоизмеримо больше, чем папин. И, несмотря на то, что мне нравилось видеть, как увлеченно они иногда после работы, дома, обсуждают истории болезней и лечения пациентов, как обсуждают прочитанные книги, хотя мама читала, безусловно, больше, я решила, что в моей семье будет другая модель.

Особенно хорошо я поняла, что чувствует мама, когда она уехала на три месяца для повышения врачебной квалификации в Ленинград.[6] Сестра училась в университете, и мы остались с папой вдвоём. Я в тот момент уже училась в девятом классе, многое умела по хозяйству, и мама не переживала. Думаю, что в это время она, как раз отдыхала больше, чем дома. Она писала письма, телефона у нас не было, и из писем мы узнавали, что она ходит в театры на спектакли со знаменитыми актерами, которых мы видели только по телевизору. Посещает музеи и концерты. Конечно, она всегда помнила о нас, и мы получали посылки с модными вещами, которые в северной столице легче было купить в отличие от рядовых городов Советского Союза.

А у меня дома всё было наоборот. Я всё успевала: ходила в школу, следила за порядком, готовила. Периодически приезжала с другого конца города бабушка, мамина мама. Та самая, что когда-то спасла меня от одиночества в больнице. Она варила супы-борщи, стирала и гладила крупные вещи и уходила, так как продолжала работать и после пенсии. Всё остальное делала я, и это было не в тягость. Уже тогда я очень умело распоряжалась всем своим временем.

Абсолютно выбивало из нормального течения дел другое.

Папа, воспользовавшись маминым отсутствием и довольно пустой квартирой (четыре комнаты на нас двоих), полюбил приглашать в гости своих друзей. Не тех, которые были общими знакомыми всей семьи. Нет, – тех, кого не очень жаждала видеть мама. Они вели мужские длинные разговоры, выпивали, закусывали, часто это продолжалось, когда я уже ложилась спать. Меня раздражало, что наутро я могла застать прокуренный зал (так тогда называли гостиную), неубранный стол с остатками еды, питья и окурками. Для меня это означало, что по приходу из школы надо лишний раз сходить в магазин, купить продукты для опустошенного холодильника. Надо лишний раз убрать в комнате, помыть посуду. Я терпеть не могла запах прокуренной комнаты и подкисшей еды, но перед школой не успевала всё привести в норму, а значит, разбирала стол, выбрасывала мусор, проветривала комнату и выносила ведро только после школы. К тому же, ночные разговоры иногда были слишком громкими или слишком громко звучал телевизор, и всё это мешало мне спать. Сам папа имел какой-то несвежий вид и, хотя не курил, друзья прокуривали его так, что он тоже стойко пах сигаретным дымом. Я ничего ему не говорила, но выводы делала однозначные, и маму поняла на все сто процентов.