– Они не настоящие, – сразу пояснил Габриэль.– У владельца был прекрасный вкус и любовь к живописи, а еще – редкое чувство юмора. Вот он и попросил своего друга, художника, изобразить на стенах религиозные сюжеты.

– Для чего? – удивилась я.

– Это символизирует, что все посетители – дети греха, и его заведение – место порока, логово грешников, отступников, всех падших.

– Ад на земле?

– Скорее рай на земле для недостойных.

– Как у Шекспира: ад пуст, демоны все здесь.

Он улыбнулся своей обольстительной улыбкой и подозвал официанта.

– Ты религиозен? – еще больше удивилась я.

– Нет, – ответил Габриэль, мимолетом взглянув на медальон, поблескивающий на моей груди. – Верю только в рок.

– Фаталист, – произнесла я.

– Каждый должен получать от жизни все, чего он хочет. Сам! А не ждать, стоя на коленях перед образами, что все упадет с неба.

– Но это скользкая дорожка. Вдруг тебе захочется недоступного, или того, что принадлежит другому?

– Это не проблема, – улыбнулся он еще раз.

– То есть, ты настолько беспринципен?

– Увы.

Мы оба улыбнулись друг другу. В Габриэле было что-то неуловимо манящее, лощеная внешность в сочетании с тихой атмосферой, приглушенным светом делала его демонически притягательным. Глаза поблескивали, казавшись угольно черными.

– А имя у тебя одного из ангелов господних, – не сдерживая улыбки. Произнесла я.

– Мама всегда была излишне верующей, – пояснил он с придыханием, – верила в мою лучшую сторону, надеялась, что я стану хорошим человеком, – его пальцы крутанули кольцо с рубином, а глаза не отпускали мой медальон.– Честно говоря, после жизни среди излишне праведных людей начинаешь сильно это все ненавидеть.

– Что-то вроде переедания духовности?

– Ну да, только мой катарсис привел к тому, что я навсегда отказался от света и чистоты духовной жизни, тогда как другие отказываются от порока ради религии и спасения своей души. Я погряз в пороке.

Я сидела и слушала его, интуитивно ощущая подвох, но не в состоянии определить в чем он заключается.

– А ты, религиозна, – кивнул он, указывая на мой медальон.

– Как все русские, – пожала я плечами и погладила привлекшую Габриэля вещицу..

– Ну да, православие еще заразнее католицизма, – едко усмехнулся он.– И в кару небесную за грехи веришь?

– Верю, – грустно улыбнулась я, ответив на вопрос.– Болезни и горести даются воискупление совершенных ранее грехов и неправедных поступков.

– За смерть мужа себя казнишь?

– Откуда ты знаешь? – подняла на него глаза и застыла, удивленная.

– Простая логика, – вздернул он бровью. – Так, что у тебя за грехи, за которые ты так расплачиваешься? – он обольстительно улыбался и был неотразим.

– Ты не священник, чтобы я тебе каялась, – ответила я, улыбаясь, что вызвало в нем неописуемый восторг и растянуло улыбку до ушей.

– Ради твоих откровений, я готов им стать ненадолго.

– Женщины мне этого не простят, – ответила я, мы оба заулыбались.

– А, Габриэль! Давно тебя не видел, – мужчина средних лет стукнул его сзади по спине и отвлек нас друг от друга.

Мужчина был одет в темное. Малоинтересный, весьма невзрачен внешне, он имел маленькие глазки, что делало его лицо еще более некрасивым.

– Не хочу напоминать, но как там наши дела? – произнес он, покосившись на меня.

– Полным ходом, именно сейчас, – ответил Габриэль и снова перевел взгляд с мужчины на меня.

– Ты уверен? – недоверчиво продолжил мужчина, присаживаясь за столик.

– Сам за этим проследил, – кивнул Габриэль в подтверждение.

– Хорошо, – кивнул мужчина в ответ.– Ты нас представишь?

Его маленькие глазки забегали по мне.

– Катерина, знакомая нашего Леонардо и моя.