Он думал о Янике. В миру – Екатерине Николаевне Исаковой, восемнадцатилетней студентке РИНХа с первой попыткой суицида. Три недели назад Лазарь во второй раз познакомился с ней в центральной городской больнице имени Семашко, куда его доставил Сенсор с ушибами разной степени тяжести и трещиной в голеностопе. Для Яники это знакомство стало первым, и ее привезли в больницу со вскрытыми венами на обоих предплечьях.

Травмпункт и реанимация располагались не по соседству и даже не в одном корпусе, а психосоматическое отделение, куда Янику направили через два дня после госпитализации, находилось еще дальше. Но встретиться им все же удалось.

– Есть несколько вещей, которые тебе следует запомнить, если хочешь поскорее отсюда выбраться, – сказал ей Лазарь в их первую встречу в больнице. Янику только что перевели из реанимации в палату. Завтра утром ее ожидала приятная беседа с психиатром и участковым милиционером. – У тебя есть два пути на свободу: короткий и длинный.

Он пробрался к ней тайком, в любой момент их могли застукать. Яника лежала привязанной по рукам и ногам к кровати и отрешенно смотрела в потолок. На появление Лазаря в палате она никак не отреагировала.

– Итак, ты либо сделаешь все, как я скажу, либо нет.

Помимо Яники, в палате лежали еще двое под капельницами. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять – оба крепко спят, вырубленные лекарствами. В ту секунду Лазарю показалось, что он общается сам с собой.

– В первом случае ты быстро вернешься домой и, если желание не пропало, закончишь начатое. Во втором – загремишь в психосоматический стационар, где тебя будут долго успокаивать аминазином и «вязками», пока ты не станешь паинькой. Слушай меня внимательно и выбирай сейчас.

В стационар Яника все-таки загремела, но ненадолго. Похоже, слова Лазаря оставили отпечаток в ее памяти, хотя о его визите в палату она впоследствии так и не вспомнила. Она говорила и делала все так, как он велел.

Для начала Яника клятвенно пообещала психиатру, что повторять попытку не планирует, и с «вязок» ее сняли. Это первое, что хотят слышать эскулапы психосоматики от человека, чьи предплечья похожи на вспаханное поле.

Далее нужен был внешний усугубляющий фактор, и Лазарь нашел его. На третий день в стационаре, в одной из бесед с врачом, Яника обмолвилась о противозачаточных препаратах. Дело в том, что гормоны, которые в них содержатся, могли усилить депрессию. Это обстоятельство скостило ей срок в два раза. Купила Яника таблетки на самом деле или нет, Лазарь так и не узнал.

На третьем этапе шла работа с «властями». Участковому об изнасиловании Яника ничего не рассказала («Говоришь, синяки получила, когда поскользнулась на гололедице?»). Она вообще не упоминала отца. Никакой экспертизы, конечно, никто не проводил. Покупку противозачаточных объяснила отношениями с Кириллом – тем белобрысым на папиной тачке. Теми же отношениями (а точнее, их разрывом) была вызвана депрессия.

Прямое попадание! Именно такого признания от нее и ждали врачи. Несчастная любовь в анамнезе молодых суицидалов – обязательный и, во многом, определяющий фактор для тамошних мозгоправов при вынесении вердикта.

Все прошло как по нотам. Первое, второе, третье – и уже через неделю пациентка Исакова готовилась к выписке. В больнице Кирилл ни разу ее не навестил. Зато Калим – он же Калимов Николай Петрович – приходил часто. По крайней мере до тех пор, пока не убедился, что падчерица не намерена упрятать его в тюрьму. Он даже приносил гостинцы в отделение.

Лазарь видел его лишь однажды, издалека, в день выписки Яники. Калим вышагнул на проспект из ворот больницы – такой же огромный, как и в инсоне, совершенно опустошенный и на сто процентов подвластный Ведущему. Эта пустота бросалась в глаза. Карающая длань правосудия была для него теперь как мертвому припарка. Никакому исправлению он уже не подлежал. Кажется, в уголовном праве таких признают «невменяемыми».