– Тебе надо собираться, mon chéri. Уже почти пора.

Ной вздыхает:

– Oui, – и щелчком отправляет окурок в темноту. Он с усилием захлопывает окно, потому что рама от времени рассохлась и звуки сирен с улицы становятся тише.

С тех пор, как восемь дней назад они заказали свадьбу за 30 000 евро, мысль о том, чтобы вернуться на работу, поселила в животе у Ноя бабочек. Нездоровых бабочек с острыми, как бритва, крыльями. Снимая униформу с вешалки, ему приходится напоминать себе, ради чего все это делается. Все это ради нее.

Когда он уже наполовину одет, София, закутавшись в простыню, идет вслед за ним в тесную ванную. Она обнимает его со спины худыми руками, и Ной наблюдает в зеркале за тем, как она застегивает пуговицы на его рубашке, пряча его костлявую волосатую грудь, и как накидывает ему на шею шнурок с бейджем. Ее отражение улыбается из-за его плеча.

– Вы только посмотрите, какой у меня красавчик.

И он смотрит, стараясь не подавать виду, насколько расстроен. Черная рубашка с короткими рукавами с логотипами Hard Rock Cafe, вышитыми на обоих рукавах. Шнурок сделан в виде ремня гитары, на нем красуются три бейджа, заработанные за десять месяцев: медиатор, гитара Rickenbacker и Эйфелева башня. Зубы у него немного пожелтели от никотина, борода все время растет клочками. Он, прямо скажем, не модель.

– Что ты во мне нашла? – спрашивает он, удивляясь сам себе.

Она пробегается пальцами по его кудрявым волосам и, не колеблясь, отвечает:

– Своего жениха. Свое будущее. Своего героя.

– Героя? – повторяет Ной, но из его уст это звучит совсем не так. – Я так не считаю.

– А я считаю. Париж – опасный город для иностранки. Даже год назад я этого не понимала. Не до конца. Пока не увидела женщин на ночных улицах. Я была… – она ненадолго замолкает, только чтобы подобрать слово на английском, – …наивной. Романтичной. Ты подарил мне дом. Ты дал мне возможность сделать карьеру. Ты мой герой.

Он ворчливо не соглашается.

– Ты собираешься сегодня вечером куда-нибудь?

– Oui, – отвечает она, продолжая играть с его волосами. – Встречаюсь с Габриэлем, чтобы запланировать следующую съемку.

– С Габриэлем. – Ной замечает, как его собственное отражение передергивает в зеркале. – София, эти агенты – как летучие мыши. Они выходят только после наступления темноты.

– Ты же знаешь Габриэля, – пожимает она плечами. – Он вечно занят.

Ной кивает. Да, Габриэля он знает. Его и мужиков, подобных ему.

– Где вы встречаетесь?

– В Harry’s. Я вернусь раньше, чем ты закончишь работу.

– Бар Harry’s? – Помолчав, добавляет: – Сосредоточиться на работе будет трудно? Разве нет?

Вместо ответа она обеими руками поворачивает его к себе и нежно целует в губы.

– Я люблю вас, месье Дюран. Только вас. Не забывайте об этом.

Бабочки у него в животе устраивают бой.

– Я тоже тебя люблю.

– Я знаю. – Она отходит от него, насколько позволяет помещение, что означает на полшага, поднимает руку и принюхивается, поддразнивая его: – А теперь иди! Мне надо принять душ. Я начинаю вонять, как француз.

– Sacré bleu![3]– Он еще раз ее целует. – Ступай. Я позвоню после работы.

Ной выходит из ванной, чтобы София могла втиснуться в душевую кабинку, и прикрывает дверь. Он обувается, завязывает шнурки и ждет, когда вода с шумом побежит по ветхим трубам. Он выбирает самое длинное, самое неприметное зимнее пальто. Черное, с капюшоном. Пальто преступника, если таковое вообще бывает.

Затем, убедившись, что София моется и не ворвется внезапно в комнату, он протягивают руку к кондиционеру над входной дверью. Кондиционер не работал, когда они въехали. Ной открывает запылившуюся решетку, просовывает руку в дальний угол и достает небольшую тряпичную сумку.