– Чего орать-то? – урезонивает его Алик. – Спасибо скажи! Реклама – двигатель торговли. Орешь, как раненый… опоссум, что соседи подумают?

– Кто?!

– Опоссум. Сумчатая крыса такая. Вынашивает в сумке до тридцати детенышей. Между прочим, реликт. Могу показать картинку в Интернете.

Ошеломленный сюром Аликовых словес, Шибаев теряет дар речи и затыкается, бросив:

– Да пошел ты!

И т. д.

– Что за девушка? – Алик делает новый заход. – Где вы познакомились? Когда?

– Успокойся, Дрючин. Девушка как девушка. Свидетель. Встретились, поговорили.

– Свидетель? У тебя новое дело?!

– Вроде того. Пока не знаю.

– Вот видишь! – обрадовался Алик. – А ты недооценивал роль рекламы. Ну и?…

– Дело какое-то дохлое, Дрючин, даже не знаю, что сказать. Не шедевральное.

– Подожди, Ши-Бон, я сейчас! – Алик побежал в кухню за пивом. – Рассказывай! – Он со стуком поставил на стол четыре бутылки.

За столом их трое: Шибаев, Алик Дрючин и Шпана – шибаевский кот, матерый бесстрашный котяра, весь в боевых шрамах, вскормленный Шибаевым из маленького перепуганного котенка, которого он, к неудовольствию Веры, когда-то подарил сыну. Потом они развелись, и котенок остался у Шибаева. Сначала его звали Шипик, так как он все время шипел вместо того, чтобы мяукать. Не получалось у него мяукать. Шибаев с его ненормированным рабочим днем часто забывал его покормить, и Шипик научился сам добывать себе пропитание – тянул все, что плохо лежало. Ах ты шпана – пенял коту Шибаев. Куда ж в тебя столько влазит? Так и прижилось – Шпана и Шпана. Кот во время побывок дома сидел с ними за столом, на высоком табурете, и переводил взгляд с Шибаева на Алика. Улучая момент, хватал с тарелки кусок и, давясь, глотал. Смотри, Ши-Бон, говорил Алик, твое животное опять сперло мясо. Я же его кормил. Пошел вон, скотина! Шпана и ухом не вел…

– Рассказывай! – Алик сгорал от нетерпения.

– Что ты знаешь о куклах вуду? – спросил Шибаев.

– О куклах вуду? – поразился Алик. – Твое новое дело про магию? Ты же не веришь в магию!

– Не верю. Не уверен, что дело про магию.

– Как это?

– Элементарно. Ситуация там такая. Второго августа, две недели назад, умерла молодая женщина. Заключение судмеда – передозировка по неосторожности снотворными таблетками. То есть неосторожность, а не самоубийство. Тем более она любила выпить.

– Самоубийство? Она что, была склонна к суициду?

– Как версия. Но сестра говорит, что нет, и попросила меня разобраться. Директриса лицея, умная тетка, с характером, не истеричка.

– Она думает, что сестру убили?

– Нет, она так не думает. То есть не прямо.

– А как?

– Она нашла в кровати сестры куклу-самоделку с булавками. Под матрацем. Булавок тринадцать.

– Чертова дюжина! А что следствие?

– Она нашла ее только сейчас. Со следствием, говорит, не хочет иметь дела, тем более оно закончено, толком не начавшись. Заключение, как я уже сказал, передозировка по неосторожности. Как я понимаю, следователь ей не понравился. Кроме того, ей неудобно соваться к нему с магией. А ко мне – в самый раз.

– А эта девушка, свидетель… Она кто?

– Она работала у них домработницей, ее уволили. Хозяйка обвинила ее в краже кольца. Ни сестра, ни муж в это не верят. У покойницы был сложный характер. Причем муж выплатил ей зарплату за полгода.

– Щедро. То есть она оговорила домработницу? Зачем?

– Хороший вопрос. У меня два ответа.

– Хотела ее уволить, должно быть. А второй?

– Чтобы унизить. Домработница… ее зовут Виктория – неглупая, не урод, учится в юридическом техникуме. Зависть, должно быть. Елена Федоровна говорит, причина – осознание собственной несостоятельности.