Она ему замечает, – Странно, и почему это ты отстранился?

Людмила смотрит, на дистанцию между ними, – Не понимаю несоответствия слов и поступков.

Так, что мы, как пионеры? теперь будем держаться за руку,

– Извини, пока я поднялся, немного вспотел…, нужно обсохнуть.

– Ну и, правда, на тебе рубашка «облипла»! Вижу, да…, здорово же, ты располнел, что это…, неужели живот?

– Заметно? – опомнившись…, отмахивается:

– Да, ладно тебе, лишь бы, критиковать…

Людмила цитирует фразы детских стихов, Корнея Чуковского:

…Ну и брюхо, Что за брюхо – замечательное! …Не стерпел такой обиды Бегемот, убежал за пирамиды…, заметив, смущение Саввы, безудержней хохоча, декламирует, – И ревёт, Барм алея, Барм алея Громким голосом. Зовёт…»

Но подозревает, что не Барм алей, а где – то притаилась дочь Саввы, Марица. Интуиция сигналит…, какой-то подвох, ничего не хочется говорить, нужно ли, портить вечер, этими выяснениями?» Слышится всплеск волн, они идут рядом, вот и бетонная набережная освещение прямо слепит. Прикрывая глаза, смотрит вдаль, вглядываясь ниже, в сторону темной широкой полосы гальки, следуя к воде, спускаются по ступенькам. С набережной идут по каменистому берегу, но кое-где и песочек. Босой, несёт босоножки и, подходя к самой кромке воды, останавливается, глядя в темноту горизонта, обращается к догоняющему с пакетами Савве:

– Да, вид дали, так меня и манит.

Раздевается, оставшись в пятнистом леопардовом мини наряде. Завязывает бретельки купальника, ступая на ощупь, входит в воду по пояс, стоит с минуту, медленно погружается в море, плывёт. А там так и сидит, не снимая брюк и рубашки Савва, она уплывает, полуобернулась, глядя как там, на берегу мельчает в одиночестве силуэт.

Наплававшись вдоволь, Людмила выходит:

– Ощущаю прилив сил, такой подъём настроения, лёгкость, – немного отряхнув капли, – а волны, игривые, наслаждение!

Он, как завороженный смотрит на блестящие капли воды, сползающие блестящими ящерками с мокрых прядей к бюстгальтеру и ниже, заигрывая с воображением, отражением света и снова погружая в водоворот эротических представлений фантазии: Лунный загар разливался по очертанию женской фигуры, придавая блеск коже…, переливаясь по её телу, притягивая его взгляд и дразня…

– Я слепну!

Людмила стоит в раздумье, пока не переодевая купальника: «Савва ты всегда и был слеп, не видя ничего кроме себя, самовлюблённый, стареющий ловелас, вероятно, мнишь себя каким – то, плейбоем».

– А сейчас, что происходит…, разыгралась любовь, интересно, какая? – у ног чуть плещется море, ещё минута и она уплывёт…

Тут Савва запел, открывая шампанское.

– В сиянии ночи лунной её…, я увидал…, – затягивает в голос Арию, Надиры:

– Звёзды в небе мерцали над задремавшею землёй, вытягивает:

– И…, снявши покрывало, вдруг предстала предо мной…, – передаёт Людмиле бокал.

Людмила останавливается, берёт бокал, отпивает пару глотков, в то время как он протяжно:

– О…, где же ты…, мечта…

– Мечта рядом, – она пьёт шампанское, затем возвращает ему бокал, задумавшись. «А голос у Саввы, обволакивает, ни дать ни взять: Евгений Терновский…, ну, что удерживает меня здесь, вблизи него, разве понять ему? Что со мной происходит…, стремление: иссушать чаши слёз вместе с вином, что в этом бокале…, иссушить, иссушить, …убить все желания…, напрочь. И не видеть, не видеть его…, сидит, как истукан, не чувствуется в нём ни мужской экспрессии ничего. В светлых глазах его отражение ночи и ничего, и ничего больше, словно пустышки, залитые белым вином, какой – то весь он застывший»

В размышлении, Людмила подходит к морю, заходит в воду, ощутив приятную, обволакивающую её прохладу и пока она только по пояс.