– А ведь я помню это место, – спустя несколько минут раздумий, впервые за весь свою путь произнёс он, а затем быстро направился к одной из восьми стен. – И понимаю суть его работы… ровно как и его истинное предназначение.

И одновременно с произнесением этих слов Иезекииль вдруг вырвал одну из зелёных рун, а затем с силой разбил её об пол, восстановив тем самым хрупчайший световой баланс, после чего, во вновь наступившей тишине, он отчётливо услышал, как позади него возник слабый шелестящий звук, который Иезекииль слышал не раз и который всегда появлялся, лишь при открытии очередных врат…

Иезекииль молча стоял и смотрел, как одна из восьми покрытых рунами стен медленно втягивается в пол, попутно открывая его взору огромный, залитый ослепительным белым светом зал, посреди которого, в окружении нескольких десятков вытянутых серых кувшинов, покоился обсидиановый саркофаг.

– Ну что ж, вот я и добрался сюда, брат мой, – еле слышно произнёс Иезекииль, когда последние врата окончательно исчезли из виду. – Я знаю, ты ждал слишком долго, но поверь, мне тоже пришлось нелегко.

И, сказав это, Иезекииль тут же сорвался с места и быстрым шагом направился прямиком к одинокому саркофагу, однако добраться до него оказалось неожиданно трудной задачей, ибо зал, в котором он стоял, оказался не просто огромным, а почти бесконечным.

Впрочем, несмотря на всё это, Иезекииль отчётливо помнил, что подобная бесконечность была лишь иллюзией, достигнутой в ходе магического ритуала. Но на осознание и принятие этого факта у него всё равно ушло слишком много времени.

– Должен признать, защитился ты отлично, – тяжело дыша, сказал Иезекииль, преодолев наконец иллюзию зала. – Хотя в самом конце фантазия твоя немного иссякла.

И, словно в ответ на эти язвительные слова демона, белый свет, до этого мирно освещавший зал, вдруг на считанное мгновение исказился, став ярко-алым, а Иезекииль, заметив это изменение, слегка улыбнулся, а затем, вплотную приблизившись к чёрному и идеально гладкому саркофагу, произнёс:

– А ты нетерпелив, – одновременно со своей речью, Иезекииль начал медленно и очень осторожно приподнимать огромную, ничем не украшенную крышку саркофага. – Впрочем… такое качество, как терпеливость никогда не было у тебя в почёте. Верно, брат мой?

Белый свет вновь изменился, однако теперь, вместо ярко-алого он вдруг стал бледно-голубым.

И, одновременно с этим изменением, крышка чёрного саркофага вдруг выскользнула из рук Иезекииля, а затем с ужасающим грохотом разбилась об пол, одновременно с этим явив миру худое, облачённое в истлевшие одежды тело некогда невероятно красивого существа, увидев которое, Иезекииль почему-то тут же вспомнил о тех странных видениях прошлого, что попытались остановить его ещё во тьме первого тоннеля. И если прежде демон считал их всего лишь иллюзорной ловушкой, то сейчас он был готов слепо в них поверить.

Но, несмотря на все эти странные предчувствия, что активно пробуждались в Иезекииле, он всё же решил во что бы то ни стало закончить начатое и наконец-то провести давно обдуманный ритуал.

И вот, окончательно собравшись с мыслями и развеяв все ненужные эмоции, Иезекииль взял в руки один из многих серых кувшинов, что в обилие стояли вокруг саркофага, а затем одним быстрым движением сорвал с него восковую пробку.

– Возможно, в какой-то момент я пожалею о том, что сделаю сегодня… – прошептал вдруг

Иезекииль, чья рука с кувшином уже медленно вытянулась и зависла прямо над раскрытым в немом крике ртом лежащего в саркофаге демона, – но сейчас в моём сознании лишь пустота, которую можешь заполнить только ты.